Родные гнездовья

— Скоро, мои хорошие, — успокоил ее Андрей. — Наш «Сергий Витте» входит в Печорскую губу, впереди виден остров Зеленый, а за ним устье Мати-Печоры. Нам не страшен океан! — подбросил он вверх радостно ойкнувшую дочку.

* * *

За те четыре года, что поделил Журавский между Петербургом и Севером, пароходов на Печоре прибавилось, но каждое прибывающее судно и теперь выходили встречать всем селом. Капитаны десятка разнотипных пароходов, среди которых самым мощным был бурмантовский «Доброжелатель» с машиной в шестьдесят лошадиных сил, старались оснастить их басовитыми гудками с рыком на десяток верст, чтобы селяне успели управиться со спешными домашними делами, переодеться в праздничные наряды и степенно выстроиться на берегу у места постоянного причала.

В Усть-Цильме пароходы чалились в верхнем конце, прозванном Караванкой в честь караванов чердынских карбасов и барок, издавна грудившихся тут со своими товарами. Печорцы давно научились различать пароходы по их голосам.

— Анна, Иринья! — барабанила в окно к соседкам Устина Корниловна. — Оглохли, че ли? «Доброжелатель» с Куи подымается!

— Бежим, бежим, — вылетели из большого двухэтажного дома девушки-сироты, оправляя на бегу простенькие ситцевые сарафаны.

— Грят, к вам Журавськой-от с Веркой на фатеру станут?

— Вечор был исправник и велел встренуть, — радовались девушки предстоящему денежному доходу.

— Скажите ему, коли стряпуха потребовается, дык за мной послал.

— Скажем, тетя Устя, скажем...

В нижнем конце села, на пригорке за церковью, заслышав пароходный гудок, на крыльцо полицейской управы вышел исправник Рогачев и велел кучеру заложить тарантас и терпеливо ждал, пока тот запрягал сытых служивых коней. Вышедшему вслед помощнику он приказал идти на общую конюшню управы и подать к пароходу четыре телеги под груз станции.

— За Натальей Викентьевной завернешь, — бросил он кучеру, усаживаясь в тарантас.

— Знамо дело, — согласился кучер. — Едет зять — не хрен взять, а встренуть надоть. Не встренуть грех, людям на смех...

На Караванном угоре, с которого ежегодно радугой выгибалась над Печорой «петрова горка», собралась толпа встречающих. С парохода Журавскому и Риппасу толпа, расцвеченная женскими сарафанами, казалась праздничной, веселой. Но когда пароход ткнулся носом в песчаный берег, Журавский уловил в огромной толпе селян какую-то необычную сдержанность. Вскоре ясна стала и причина ее: чуть поодаль, не смешиваясь с толпой, стояла шеренга городского вида мужчин и в ней пять-шесть женщин. Стояли тревожно, ожидающе.

— Кто они? — чуть тронул Андрея Риппас.

— Государственные преступники. Политссыльные... — ответил Андрей, всматриваясь в изможденные лица ссыльных, среди которых могли быть и знакомые студенты из Петербурга.

По прочно установившемуся порядку первым на палубу поднялся пристав Крыков со стражниками. Следом поднялись Алексей Иванович и Наталья Викентьевна.

— С прибытием вас, дети наши, — обнимали они Журавского и Веру.

— Платон Борисович, — представил Андрей Риппаса, — большой друг нашей семьи.

— Рады и благодарны, — тряс руку Риппаса исправник. — Милости просим.

Наталья Викентьевна тискала и целовала свою внучку.

— Подводы вон подъезжают, — указал исправник на берег, — распорядимся, чтоб перевезли станционный багаж к Иришке с Анкой, а сами к нам поедем.

— Алексей Иванович, позвольте и наш багаж отвезти к сестрам Носовым. Так будет удобней и вам и нам, — попросил тестя Журавский.

— Воля ваша, Андрей Владимирович.

— Спасибо. Тогда сделаем так: вы заберете Веру с Женей и поедете домой, а мы с Платоном Борисовичем приедем чуть позже, как только убедимся, что весь багаж на месте.

— Позвольте и мне остаться с вами, а бабы пусть едут, — покудахчут и стол накроют. Наталья, Вера, — крикнул Рогачев спускавшимся по трапу жене и дочери, — поезжайте, накрывайте на стол, а кучеру скажите, чтобы вернулся сюда!

Алексей Иванович понимал, что, если он уедет с дочкой, оставив зятя и гостя на палубе, округа загудит недобрым слухом.

От причала до дома сестер Носовых всего с полверсты, и с багажом мужики управились быстро. Окна передних комнат смотрели на ширь Печоры, ласкавшей в жаркой истоме прибрежную гальку в двадцати саженях от дома. Чисто промытые широкие сосновые половицы были залиты солнцем, и казалось, сами излучали теплый янтарный свет.

— С пустыми руками в новое жилище не входят, — достал из кармана бутылку коньяку исправник. — Сыми-ка вон из посудника рюмки, Андрюша, да благословим вас с прибытием в наш край. Девки все одно в верхних комнатах не жили, и отрядил я их для вас за десять рублей в месяц. Комнат всего четыре; кладовая и амбарец тоже отряжены вам — уместитесь наперво, а там видно будет.

Коньяк Алексей Иванович разливал торжественно и так же стоя, расправив плечи и осенив их размашистым крестом, выпил до дна свою рюмку.

— Живите сами и не забывайте нас, — поставил рюмку на стол тесть, довольный тем, что хоть один зять поселился рядом с ними.