Родные гнездовья

— И еще один уговор: коль меня наймете, то землицу в аренду у мужиков, лошадок там и все такое... дозвольте мне выбирать и рядить. — С хитроватым прищуром Соловьев, не отпив ни глотка чая — сперва дела, а потом и чай, — смотрел на молодого явно городского вида хозяина станции. — И опять же уговор: до зяби надо завезти плуги, бороны, сеялку-восьмирядку. И смех и грех: в уездном селе нет простенького железного плужишка, не то что саковского пароконного! От чалдоны! Я им про картошку толкую, а оне мне одно: изыди с бесовскими яйцами!

— Да-а, — подтвердил Журавский, — дикости тут хватает... Как, Платон Борисович, подойдет господин Соловьев для дела станции?

— Полагал бы, что подойдет... Если не захлестнет его тяга к наживательству на беде, на нуждах соседей... — Риппас как бы нехотя соглашался принять Соловьева, боясь решительностью лишить инициативы самого Журавского, в уме же держал иное: «Такой тебе, Андрей, и нужен: крепкий хозяин, зрит в корень и рядится верно. Он не только себя, он и тебя с семьей и станцию прокормит. На казну же, на академию плохой расчет...» — Так что, Артемий Степанович, — добавил вслух посланец Русского географического общества, — не обижайтесь, но если примет вас заведующий, то надежда у нас на вас большая: не подведите, не опорочьте де́ла Андрея Владимировича.

— Что же, — поднялся Журавский. — Мнений Арсения Федоровича и Платона Борисовича достаточно, чтобы быть вам, господин Соловьев, зачисленным моим помощником. Условия ваши мы принимаем. По рукам!

— Спасибо, — протянул руку Журавскому Артемий Степанович, — благодарствую. Когда прикажете приступать?

— Завтра. О вашем жилье я переговорю со старостой. Вид на жительство получите в управе... — Журавский, привстав для скрепления рукопожатием трудового соглашения, не садился, собираясь сказать, видимо, главное. Стоял и Соловьев, намереваясь уйти после окончания разговора. — Есть и у меня условие, Артемий Степанович... Времена наступили трудные, тревожные. Денег нам отпустили столько, что, кроме вас, нанять никого не могу, работы же уйма... Безвозмездную помощь предлагают нам ссыльные, вам предстоит руководить ими. Они работают только с теми, кому доверяют. Не испугаетесь? Не отпугнете их?..

— Понятно... — задумался Соловьев. — Работники даровые, но с норовом... Допрежь не приходилось мне с ними общаться — барин нанимал поденщиков. Вот она, закавыка-то... — мялся Артемий Степанович, переступая с ноги на ногу, оттого покачиваясь всем корпусом. Думал он основательно, трудно, и это заставляло его клонить голову, жевать губами, топорща густые усы. — Даровые-то даровые... Отчаянные... Но не безумные же — сгинут ведь от цинги, от десницы, без бульбы и капусты. Антирес в их надо пробудить! — поднял голову бывший управляющий. — Может, и исполу урожай-то в первые годы делить?

— Может быть, — согласился Журавский. — Надо подумать вместе с ними. Вечером они... часть ссыльных, — поправился Андрей, — соберутся здесь — приходите. Будет и староста, договоримся о вашей квартире, об аренде земли.

— Приду. Как не прийти? — заверил Соловьев. — А насчет того... моего ли испуга, доноса ли, в уме не держите, Андрей Владимирыч. Это мой крепкий сказ.

* * *

Прыгин, сплотив вокруг себя ссыльных студентов, принялся горячо помогать Журавскому с Соловьевым. С посевом и посадками в этом году они безнадежно опоздали. Однако хозяйственный Артемий Степанович нашел работы и в середине лета: посылал студентов в лес за бревнами и жердями для парников, изгородей, заставлял корчевать пни на облюбованной им лесной вырубке за селом, жечь там древесный хлам, на унавоженном южном взлобке, легко раскорчеванном от трухлявых пней, Соловьев намеревался высеять по весне овес и ячмень. Была думка посеять под снег и делянку озимой ржи, семена которой они с Журавским заказали в Чердыни.

— Испытывать, пробовать, дерзать надо! — убеждал Журавский сплоченную Прыгиным артель, названную кем-то в шутку народным университетом. Однако название укрепилось, не вызывая улыбки ни у ссыльных, ни у печорцев.

Скептически кривили губы только чиновники, потянувшиеся было к Журавским для времяпрепровождения в картежной игре с обязательными попойками. Вера встречала уездную «знать» благосклонно, Андрей же хмурился, скучал, уходил в свой кабинет, сославшись на занятость, оставался ночевать в комнате Риппаса. Чиновники, сочтя это за надменность генеральского сынка, мстили ему, как могли: назойливо ухаживали за Верой, приглашали и уводили ее в гости, распуская о ней же фривольные слухи. Польщенная вниманием Вера, казалось, забыла о скором времени второго материнства. Андрей замкнулся, ушел с головой в работу, стал лихорадочно готовиться к очередной экспедиции.