Родные гнездовья

— Да-а... — задумался Шпарберг, внимательно, как бы другими глазами, глянув на целующихся Андрея и Веру. — Это серьезно, куда как серьезно, очень серьезно... Я должен буду поговорить с братом.

Переговоры состоялись тут же, на свадьбе, в сенях, куда Михаил позвал Андрея Журавского на перекур. Андрей не дослушал Шпарберга:

— Пустые поздние заботы, Михаил: многое закуплено, остальное закупит Алексей Иванович в Усть-Цильме: продукты, меховую одежду, карбас. Он же договорится со своим зятем Норицыным о пароходе. Передал я ему аванс и на наем рабочих через Никифора. Обратного хода нет и не должно быть! — поставил точку Журавский. — Женитьба не расстроит экспедицию, а поможет ей, особенно я надеюсь на Алексея Ивановича.

— На что будешь учиться и жить? — только и спросил двоюродный брат.

— Народ устами моего могучего тестя говорит: даст бог день — даст бог и пищу. Пошли, пошли, Миша, к невестам... А что? Женись-ка, брат, на Лиде — как она на тебя смотрит! — полушутя, полусерьезно закончил разговор Андрей.

...Потратив остаток времени на беглый осмотр городских достопримечательностей, молодожены с друзьями поспешили в Петербург, ибо путь по никудышной узкоколейке от Архангельска до Вологды занимал почти двое суток, да и от Вологды с пересадкой в Москве уходило не меньше, а рождественские каникулы коротки.

Архангельск произвел на друзей Андрея странное впечатление.

— Будто царь Петр с молодой удалью женился на породистой и знатной даме, да вскоре бросил, — мрачно пошутил Дмитрий Руднев. — Все ласки и щедрость он отдал Северной Пальмире.

— В этом ты прав, Дим-Дим, город Архангельск подкосила любовь Петра Великого к Петербургу, не то быть ему куда знаменитее, — раздумчиво согласился Журавский.

— И как я счастлива, что ты, Анри, увозишь меня из этого захолустья, — вспыхнула радостью Вера.

* * *

Алексей Иванович Рогачев с тщанием выполнил просьбу своего зятя: ко дню приезда экспедиции в Усть-Цильму там их ждали Никифор с крытой лодкой-карбасом, одежда и продукты. Исправник уговорил своего ижемского зятя Норицына отбуксировать экспедиционный карбас до Усть-Усы — за четыреста верст вверх по Печоре. Такое начало радовало Журавского, и он готов был в тот же день отплыть с экспедицией в тундру, но этому воспрепятствовали и Наталья Викентьевна, и Вера с Лидой.

— Не по-русски так, не по-северному, Андрюша, — уговаривала теща Журавского. — Ни тебя здесь, ни твоих друзей не видывали, а потому и вам цены не знают, и нам в укор. Три дня гостить надобно...

— Что вы, Наталья Викентьевна! — взмолился Андрей. — Потерять три летних дня мы никак не можем — нам надо пройти бичевой тысячу верст!

— Ладно, — вмешался в разговор Алексей Иванович, — погостите денек, а там мы вас с Верой и Лидой проводим на пароходе до Усть-Усы.

— Всегда ты, Алексей, укоротишь наш праздник, — укорила Наталья Викентьевна, но в душе одобряла такое решение мужа: Лида там будет ближе к Михаилу, чем тут, в Усть-Цильме, на людях.

Михаил Шпарберг был завидным женихом: рослый, степенный, рассудительный, инженер путей сообщения без каких-то пяти минут. Правда, в двадцать шесть лет он уже заметно лысел. Дмитрий Руднев не уступал в росте и серьезности Шпарбергу, был красивее, выразительнее лицом, однако для него были безразличны и миловидная Лида, и другие печорские «княгини». Отечески внимателен он был только к подростку Наташе, громко дразнившей заезжего гостя звонким именем Дим-Дим-Ди-м-м. Андрей Григорьев и внешне и внутренне походил на Журавского: невысокий, подвижный, увлекающийся, он, как и энергичный руководитель их студенческой экспедиции, отрастил тонкие усики и носил для солидности какую-то форменную фуражку с красным околышем.

Все трое друзей Андрея были в Усть-Цильме впервые, и им не терпелось увидеть все то, о чем так увлекательно рассказывал им Журавский целых два года.

— Показывай, показывай своих древних старообрядцев, молодых «княгинь», дивную «горку»! — тормошили они его, спеша наскоро покончить с обильным застольем, выставленным Натальей Викентьевной для первой встречи столичных дворян.

* * *

На другой день после приезда студентов в Усть-Цильму Андрей Бурмантов тянул за своим веселым пароходиком экспедиционный карбас вверх по Печоре к Усе, к волостному селу Усть-Уса, откуда должен был начаться их бурлацкий семисотверстный путь.

На носу карбаса развевался флаг с надписью: «Тундра». В Большеземельскую тундру двигалась первая комплексная экспедиция Андрея Журавского. За ней будут еще семнадцать. Но первая всегда останется первой.