Родом из Переделкино

Полька по рождению, «гордая панночка», как ее тогда называли, она провела свою молодость в Тифлисе, куда переехала ее семья из Петербурга в самом начале ХХ века и прожила там до 1929 года. Юная Валерия благодаря своему брату Зигмунту Валишевскому, начинающему художнику, оказалась в кругах революционно настроенной тифлисской молодежи, среди которой в те времена блистали Маяковский, Бурлюк, Крученых, братья Зданевичи, Кирилл и Илья, и сам Зигмунт Валишевский. Легендарная фигура Зиги – польско-грузинско-русского живописца – поражала всех неповторимостью таланта, как бы вобравшего в себя художественные традиции Запада и Востока, модерна и наива, городского изыска и фольклора. Сам Зига с его беспечным нравом, зажигательным юмором в сочетании с беззаветной преданностью главному делу своей жизни – запечатлевать в картинах изменчивые формы окружающего мира – стал воплощением образа творца, пожертвовавшего ради искусства тем небольшим ресурсом здоровья, который был ему отпущен. Зига совершил подвиг – после ампутации обеих ног, в лежачем положении со специально сооруженного для него помоста, он расписал плафон Краковского замка Вавель, и только после завершения работы, находясь еще на помосте с кистью в руках, покинул этот мир.

* * *

...Только что все наши взоры были прикованы к замку Вавель, когда в нем хоронили в саркофаге на вечные времена трагически погибшего в авиакатастрофе 10 апреля 2009 года президента Польши Леха Качиньского и его жену Марию. Еще раз подумаешь о том, как все взаимосвязано на этой нашей планете.

* * *

Валерия по темпераменту была под стать своему брату. Увлеченная, как водилось в их обществе, идеями футуризма, Валерия в экстравагантных нарядах собственного производства и с разрисованным яркими красками лицом была признанной царицей городских карнавалов и кружила голову многочисленным поклонникам. В их толпе вскоре оказался ненадолго заехавший в Тифлис, но основательно тут застрявший начинающий писатель Константин Паустовский, уже известный в литературной среде. Импульсивная, непредсказуемая и неуловимая Валерия сильно поразила его воображение и надолго врезалась в память. Однако ждать свою «Звэру», как любовно он потом ее называл, ему пришлось ее более десяти лет – до середины 30-х годов.

Когда они встретились впервые, «гордая панночка» была женой Кирилла Зданевича, художника-футуриста, ближайшего друга ее брата Зиги. Кирилл Зданевич был популярной фигурой в тогдашнем Тифлисе, заказы сыпались на него со всех сторон, поскольку он с одинаковой изобретательностью оформлял театральные спектакли, кафе, духаны, чайные и просто городские вывески. Валерия родила от него сына, так, кажется, до конца своих дней и не сменившего ни на какое другое свое амплуа тифлисского кинто.

Затем Валерия вышла замуж за человека из другого мира, однако же столь прочно вошедшего в ее судьбу, что и расставшись с ним и став женой Паустовского, она продолжала носить его фамилию и быть преданной матерью его сына Сергея Навашина. Ее второй муж, Михаил Сергеевич Навашин, блестяще защитил докторскую диссертацию в Университете Беркли, в США, куда в 1929 году был приглашен для продолжения исследований в области генетики. Однако через два года успешной работы в Америке, имея лестное предложение занять кафедру в одном престижном университете и там спокойно заниматься наукой до конца своих дней, он принял решение вернуться в Россию. Это решение было активно поддержано Валерией, также считавшей, что ее приемный сын должен вырасти на своей родной почве. Таким образом была предрешена безрадостная участь самого Михаила Сергеевича, ибо в мрачной атмосфере лысенковщины, которая вскоре воцарилась в СССР, его карьера потерпела крах.

Продолжить дело отца и деда, выдающегося академика Сергея Гавриловича Навашина, основателя российской школы генетики, предстояло именно Сергею Навашину – молодому человеку, появившемуся у нас на участке с предложением растопить печку.

* * *

Уже прохладно, осень, и растопка печки была действительно очень актуальна. Сергей – великий мастер этого процесса. Он складывает в печке дрова особым способом, шалашом, – в образовавшуюся пещеру закладывает смятую газету, обязательно вчерашнюю, чтоб была посуше, от последнего полена острым ножом, который у него всегда в кармане, отщепляет лучину и подносит к ней зажженную спичку. Топка в нашей печке глубокая, так что лучину надо ввести как можно дальше. Весь фокус заключается в том, чтобы дрова загорелись от одной лучины.

– Ну, Никаноровна, полный порядок! – заверяет Сережа мою бабушку.

До чего же преображается наша столовая с необъятным самодельным абажуром, отороченным бахромой, когда в печке потрескивают дрова, а в открытой дверце – для тяги – весело пляшет огонь!

Тем временем бабушка уже готовит чай и накрывает на стол.

– Это что же, – обслуживающий персонал сажают вместе с господами?! – отзывается Сережа на приглашение занять свое место.