Родом из Переделкино

Без иронии он не может. Она непременно сквозит в каждой его реплике. И если всякое проявление остроумия считать ехидством, как думает одна моя подруга, то Сергея Навашина надо признать эталоном ехидства. Ехидство у него веселого свойства, не задевает и не ранит, а как бы слегка ерошит шерстку. Умные глаза смотрят проницательно через очки, на губах чуть насмешливая улыбка – на уровне «рацио» я исключительно ценю обаяние его личности, однако эмоциональная часть моего существа никак не откликается на это. Он старше меня лет на шесть и в моих глазах скорее принадлежит к миру взрослых. Не приходит на наши танцульки, не принимает участия в играх. А если оказывается где-то рядом, со снисходительной улыбкой взрослого наблюдает за нами. Но все-таки мне всеми силами хочется сохранить дружбу с ним. Хоть я и знаю, что его внимание ко мне – постоянный повод для ревности со стороны некоторых других лиц из моего молодежного окружения.

Дом Паустовских-Навашиных притягивал меня своей необычностью. Став женой маститого представителя советской прозы, Валерия Владимировна не изменила вкусам своей юности, о чем говорило не только обширное собрание живописи, которое отвечало ее эстетическим представлениям о прекрасном, но и убранство жилища. Большая мастерица на всякие поделки, она преображала самые обыденные вещи до неузнаваемости – глиняные крынки сияли у нее орнаментом из каких-то диковинных цветов и листьев, столики покрывали пестрые шали с кистями, да и сами уныло покрашенные стены превращались в ее умелых руках то ли в цветущий луг, то ли в роскошную клумбу.

Привыкнув у себя дома к русскому классическому искусству, которому поклонялись мои родители, я с огромным интересом присматривалась к необычным для меня рисункам и живописным полотнам Пиросманишвили, Зигмунта Валишевского, Кирилла Зданевича, Давида Бурлюка. Для меня, прилежной посетительницы Третьяковской галереи с ее собранием предметно-реалистической живописи, это было открытие нового взгляда художника на окружающую действительность, оригинальный способ поэтического мышления и осмысления бытия.

Поскольку мы с Паустовскими были, так сказать, двойными соседями – в Москве мы жили не только в одном доме в Лаврушинском переулке, но и в одном подъезде, то я девчонкой нередко забегала к Валерии Владимировне и в городе, и на даче.

* * *

...Меня всегда невероятно тянуло к тем легендарным женщинам советских довоенных и послевоенных лет – как сумели они сохранить свой блеск и неотразимое сияние красоты – внутренней и внешней – в ту железную эпоху? Так, в эвакуации мы волей судеб оказались в одном дворе с Еленой Сергеевной Булгаковой, и она под настроение одаривала меня своим вниманием. А позднее мы вместе с моей мамой отдыхали как-то в Доме творчества писателей «Дубулты» в Юрмале, где также отдыхали Лиля Юрьевна Брик и Василий Абгарович Катанян. Лиля Юрьевна делилась со мной некоторыми секретами по части обольстительности, которыми она, кажется, владела в совершенстве. Сама она в то время была невероятно хороша – а ведь тогда, в середине 50-х годов, она уже была в солидном возрасте. Однажды на пляже я увидела ее «ню» и была потрясена. Это была какая-то перламутровая розовая раковина абсолютно идеальной формы... Казалось, от нее исходило сияние, и только жаль, что Василий Абгарович так тщательно закрывал ее халатом от посторонних взоров. Такую Красоту должны были бы видеть все...

* * *

Валерия Владимировна – многолетняя любовь и жена Константина Паустовского – была из этой же плеяды ярких женщин со своим собственным шармом и стилем. Она радушно усаживала меня в гостиной, уютной и нарядной, и рассказывала мне о своем брате, чье наследие она самоотверженно хранила вплоть до того момента, когда польская сторона выразила готовность принять его на постоянное хранение и экспозицию.

Церемония передачи коллекции Варшавскому музею произошла в 1961 году, как бы ознаменовав собой кульминационную точку в жизни Валерии Владимировны, испытавшей от этого акта чувство величайшего удовлетворения. Оно хотя бы в какой-то степени компенсировало трагедию ее личной жизни – уход из семьи Константина Георгиевича.

* * *

Как всякий развод, и этот разрыв был тяжким испытанием для всех родных и близких. Для них он грянул совершенно неожиданно. Нельзя представить себе более доверительных и нежных отношений в семье, чем те, которые обнаруживают письма и дневники Константина Паустовского тех лет – «довоенные» и «послевоенные» годы. Казалось, брак его с «Звэрой» был гармоничным и счастливым, прожили они вместе немало – около пятнадцати лет... Где бы ни находился Паустовский – в своей любимой северной деревне, в лесах Солотчи, в эвакуации в Алма-Ате или в Москве, занятый бесконечными литературными хлопотами, Валерия Владимировна повсюду выступает верной его спутницей, единомышленницей и любящей женой.