Родом из Переделкино

Самое интересное заключается в том, что многие люди, видевшие этот фильм в те допотопные времена, до сих пор его помнят. Недавно Виктор Суходрев рассказывал нам с мужем, что он молодым парнишкой с друзьями несколько раз бегал в кино смотреть фильм «Заговор обреченных», который молодежь воспринимала как детектив: в нем есть крутые повороты сюжета, подспудные интриги, действие, драйв, если говорить на современном жаргоне, которого не было в большинстве застывших советских кинолент.

Отмечу еще одно поразительное обстоятельство. Само это произведение, написанное в 1948 году, явилось своеобразным предупреждением о том, что ждет нас впереди. В то время никто еще не знал, что в недалеком будущем в Будапешт войдут колонны советских танков, а затем будет безжалостно подавлена Пражская весна. С легкой руки отца название этой пьесы – «Заговор обреченных» – стало чуть ли не именем нарицательным.

За фильм «Заговор обреченных» Н. Вирта получил свою последнюю, четвертую Сталинскую премию.

* * *

Умер И.В. Сталин.

Сложилось так, что накануне похорон я увидела его с близкого расстояния лежащим в гробу.

В детстве отец не раз брал меня с собой на парады на Красную площадь. Мы стояли в толпе приглашенных у подножия мавзолея и оттуда могли видеть Сталина. Но что можно было разглядеть с такого расстояния? Осанистая фигура, шинель, фуражка, усы – плакатный образ вождя.

И вот за день до похорон с семьей одних моих высокопоставленных знакомых мы вышли из подъезда их дома № 9 на улицу Горького, совершенно пустынную, и стали спускаться вниз к гостинице «Националь», после чего свернули к Колонному залу Дома Союзов. При этом глава семьи показывал всем постовым, расставленным на каждом шагу, зеленую книжечку кандидата в члены ЦК КПСС, и нас беспрепятственно пропускали дальше. Улица Горького была абсолютно безлюдной, все боковые переулки были блокированы бронетанковой техникой, и за ней слышался гул и рев обезумевших толп, прорывавшихся в Колонный зал, чтобы, наконец, воочию увидеть своего любимого вождя. Где-то там, в гуще этого столпотворения в этот самый час душилась моя бабушка – полная решимости исполнить свой гражданский долг, как она тогда его понимала, она вырвалась из дома, несмотря на все попытки моей мамы ее удержать, и у Болотного сквера слилась с толпой, устремленной к центру. Ее сейчас же закрутило и понесло, как щепку в бурной реке. Напротив Александровского сада, где тогда еще были жилые постройки, бабушку притерло неуправляемым людским потоком к какой-то подворотне, и в проломленную калитку, обдирая одежду и лицо, вдавило во внутренний двор. Это ее и спасло. Задними дворами ей удалось вернуться обратно к Москворецкому мосту, откуда она стала пробиваться домой. Все остальное происходило как в тумане. Она не помнит, как проталкиваясь, просачиваясь, пролезая сквозь спрессованное людское месиво, она выбралась на набережную и, свернув в Лаврушинский переулок, явилась домой с расцарапанным в кровь лицом, без единой пуговицы на пальто и в одной калоше.

Наутро стали собирать трупы людей, оставшихся лежать на московских мостовых, висящие на решетках и заборах, припечатанные к стенам домов. Их свозили к моргам, где началось опознание неузнаваемо обезображенных жертв этого чудовищного жертвоприношения, принесенного народом в дни похорон тирана. В стране тотальной секретности эти цифры, естественно, были строжайшим образом засекречены, однако слухи о произошедшем очень скоро стали проникать в массы. Были семьи, находившие своих родных под номерами, близкими к полутора тысячам. А об остальном можно было только догадываться.

* * *

Наконец наша маленькая группа из четырех человек, под зловещий и все нараставший по мере нашего продвижения к Охотному ряду гул оказалась возле массивных дверей – вход был оцеплен двойным или тройным кольцом военного патруля, поскольку допуск рядовых граждан для прощания с И.В. Сталиным в настоящее время был закрыт, и патруль с трудом сдерживал натиск толпы, напиравшей со стороны Большой Дмитровки.

Мы вошли в зал, где кроме нас было совсем немного народа, и сели на стулья, двойным рядом расставленные вокруг гроба.

И вот он лежит перед нами. Никакие устроители ритуала, конечно, не могли скрыть физические недостатки вождя – его несоразмерно малый рост, усохшую левую руку, изъеденное глубокой рябью лицо. Весь этот облик был столь не похожий на мое представление о нем. Зрелище было жуткое...

Я вернулась домой вся в смятении, заливаясь слезами.

– Нечего тебе рыдать! – такими словами встретил меня отец. – Туда ему и дорога!

– Как ты можешь так говорить?!

– Побольше узнаешь – все слезы высохнут!

– Папа, но он больше суток пролежал без всякой медицинской помощи, к нему вообще боялись подходить... – Я уже была посвящена в обстоятельства этой смерти.

– Это Бог покарал его за все злодейства, которые он совершил!