Родом из Переделкино

В автобиографических записках «Как это было и как это есть» («Советская Россия», Москва, 1973 год) у отца есть юмористическое описание своеобразной обстановки в доме у Титовой:

«Жила она в доме, по наследству переходившем от одного секретаря райкома к другому. Некий секретарь, любитель зеленого убранства, обзавелся фикусами. В течение последующих лет они превратились в огромные ветвистые деревья. Выдворить их можно было, либо уничтожив, либо разрушив стену. Так и жила Титова в фикусовом лесу, негодуя на эти фикусы, но и жалея их, и посылая проклятия в адрес того, кто их разводил».

Из-под своих развесистых фикусов Агриппина Тихоновна Титова шагнула прямо на страницы романа Н. Вирты «Крутые горы», а впоследствии и на сцену спектакля «Дали неоглядные», где выступала под именем Анны Павловны Ракитиной. Образ этой женщины с ее сомнениями, с ее душевным неустройством – самый убедительный и жизненный как в романе, так и в пьесе. Понятно, однако, что одного удачного образа совершенно недостаточно для прозаического произведения, названного «романом».

Сложно сказать однозначно, чего больше всего недостает в романе «Крутые горы». Обобщенных образов, поэтического мышления, переплавляющего реалии бытия в ткань художественного повествования?! Так и кажется, что толстый том романа представляет собой «сырые», необработанные заметки писателя, которые он ежедневно делал в своем дневнике все пять лет, проведенные в Горелом. Взявшийся его читать наверняка найдет в нем полезные советы и рекомендации по самым актуальным вопросам ведения сельского хозяйства, но не обнаружит в нем только одного – писательского вдохновения, а без него страницы книги оставались неодушевленными, как страницы какого-нибудь счетного талмуда.

По поводу владения фактическим материалом творцом художественных произведений в «Дневниках» К.И. Чуковского есть полуироническое-полусерьезное замечание. В своих записях, относящихся к 1942 году, Корней Иванович пишет об А.Н. Толстом:

«Самое поразительное в нем, что он совсем не знает жизни. Он работяга: пишет с утра и до вечера, отдаваясь всецело бумагам. Лишь в шесть часов освобождается он от бумаг. Так было всю жизнь.

* * *

Откуда же черпает он свои образы? Из себя. Из своей нутряной, подлинно русской сущности. У него изумительный глаз, великолепный русский язык, большая выдумка, а видел он непосредственно очень мало. Например, в своих книгах он описал 8 или 9 сражений, а ни одного не видел. Он часто описывает бедных, малоимущих людей, а общается с очень богатыми. Огромна его интуиция. Она-то и вывозит его».

Этот важнейший инструмент художественного творчества – интуиция, – не поддающийся рациональному объяснению, лишь своим очевидным отсутствием свидетельствуют об оскудении таланта.

Роман «Крутые горы», написанный отцом по свежим следам его пребывания на Тамбовщине, был выпущен издательством «Молодая гвардия» в 1956 году, но не имел такого резонанса, как предыдущие его произведения, ни в прессе, ни в читательской аудитории.

* * *

Наверняка за пять лет сидения в сельской глубинке отец смог окончательно убедиться в том, что колхозы не в состоянии вытащить деревню из нищеты, и никакие меры репрессивного, а также морального воздействия здесь не помогут. Нужны были коренные перемены.

Но не пришла еще пора заговорить об этом вслух. А когда это стало хотя бы отчасти возможным, мой отец был настолько подавлен и растерян, что по сути дела исчерпал себя как творческая личность с независимым мышлением и своим собственным видением мира.

* * *

После смерти Сталина и выступления Н.С. Хрущева на ХХ съезде партии Н.Е. Вирта, считавшийся одним из любимчиков вождя, хотя в действительности был, скорее всего, поднадзорным, стал расплачиваться за этот миф. Пресловутый фельетон, появившийся в «Комсомольской правде» 17 марта 1954 года, представлял собой типичный пасквиль, в котором завистники изобличали писателя – в чем?! В том, что его домашний уклад в деревне отличается от быта аборигенов?! Читателю преподносилась красочная картина всевозможных излишеств, в которых погряз писатель Николай Вирта, – дом с удобствами, гараж с машиной, да еще и верховой жеребец!.. Все это, конечно же, заслуживало самого сурового осуждения и порочило образ советского писателя.

Оглядываясь назад из дальнего далека наших дней, так и хочется посокрушаться – построил бы себе вместо какого-то шаткого забора из голубого штакетника трехметровую стену, которые возводятся ныне вокруг солидных особняков, – сквозь нее уж в щелочку не подглядишь...

Трудно с достоверностью утверждать, от кого исходил заказ на этот неприличный донос – из Тамбовской губернии, от кого-то из обиженных отцом местных начальников или из недр Союза писателей, оскорбленных его позицией «независимого», которую он с подчеркнутым вызовом занимал.

* * *