Потом стали говорить о конференции крымской. Я еще не видела фильм, говорят, отличный. Тамара Федоровна рассказала о впечатлениях Сергея Аполлинариевича. Не знаю, то, что пишу, выдержит ли цензура. Ну вот, например: ведь Сергей Аполлинариевич любит готовить, его даже зовут Сергей Акулинариевич. Тамара Федоровна говорит, что его не выгонишь из кухни. А дома часто не бывает лаврового листа. Вот наш Сергей Аполлинариевич не растерялся и в Крыму-то нарвал листьев, воткнул в карман и пошел на съемку. И встретил В. М. Молотова. Поздоровались, и Вячеслав Михайлович спросил, указав на листья: что это? Сергей Аполлинариевич говорит – лавры, а Вячеслав Михайлович – не рано ли (конечно шутя)?
Об Иосифе Виссарионовиче Сталине говорит, что это человек необычайного обаяния. А Черчилль очень любит сниматься, вплоть до того, что если его попросят выйти и зайти еще раз из той же двери, то он скажет «пожалуйста» и повторит этот выход для съемки. Очень интересно.
Но вот что играть? Хочется что-нибудь интересное, трудное, чтобы если сделать, так почувствовать. Интересно жить, мамочка. А тут война, даст Бог, кончится, и хочется сделать что-нибудь к этому торжественному дню. Ну, сейчас я лягу спать, Тамара Федоровна велела спать обязательно восемь часов в сутки…
Для нас Ялтинская конференция союзников была верным сигналом о том, что война кончается. Потом я много снималась на Ялтинской киностудии, часто бывала в Доме-музее Чехова, с наслаждением читала со сцены его переписку с Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой. Мне Чехов душевно близок. Как-то раз мне разрешили переночевать в его доме. И я ночь не спала, так было трогательно, а я же артистка – впечатлительная.
Я познакомилась с его сестрой, Марией Павловной. Потрясающая была женщина. Мы с ней гуляли по ялтинской набережной. Она всю жизнь посвятила, чтобы сохранить наследие своего гениального брата. Даже в войну, когда Ялта была оккупирована фашистами, она не пустила в дом Чехова немецкого офицера на постой. Это же был тогда подвиг!
…Это второе мое письмо с тех пор, как Вы уехали…
Да, позавчера смотрела фильм с участием Бед Девис, лучшей актрисы Америки, помните, еще Ильф с Петровым пишут о ней в «Одноэтажной Америке»? Видела ее в «Старой деве». Вот играет!
А вчера был вечер на всю ночь в институте. Вечер был хороший, даже с винегретом и лапшевником. Были две картины, очень хорошие, и танцы.
В Москве сняли затемнение, город красивый. Сегодня я уже в носках, как и многие. Копают огороды. Как-то у нас нынче!..
…Сейчас очень горячие дни по мастерству. Репетируем «Хождение по мукам». Интересно, что получится. Без конца грозятся большим отсевом.
Война-то заканчивается! Ура!!! Слава Богу!!!
Но вот я вчера получила Ваше письмо, первое из дому.
Какой ужас с Мишей-то Пушкаревым!!! Бедная Евгения Ивановна и Глеб Михайлович!!! Добрый Глеб Михайлович!!! Как это страшно! Тем более война подходит к концу. Обидно…
С ПОБЕДОЙ!
Мамочка! Моя славная! Сейчас сижу в библиотеке имени Ленина и строчу это письмо.
Восьмого я отправила Вам письмо, и поехали мы с Клавой на репетицию в клуб Ногина, это на Дзержинской площади. Репетировали до половины первого, потом пошли к Клаве. Пока пришли, поели, уже второй час ночи, Левитан объявляет, что сегодня передачи будут до четырех часов утра – мы насторожили уши. И вот прекратили концерт и объявили… конец войне! Мы с Клавой истерически почти хохотали, прямо по пустякам. А потом легли спать… Утром проснулись, по телефону стали поздравлять, и нас поздравляли. Муж Клавы пошел к себе на работу, они там праздновали, а Клава позвонила брату, и он пришел с невестой. И вот мы вчетвером стали пить портвейн, есть селедку, мед, рисовую кашу с мясом. Затем стали звонить институтским ребятам. Пришел один парень и сказал, что сегодня, то есть девятого мая, весь институт наш в шесть часов вечера после войны встречается у Большого театра в сквере. Мы до вечера погуляли немного, а к шести пошли.