Родом из Сибири

…Не имела от тебя писем с тридцать первого января, около двадцатого начала бить тревогу, тем более что в газетах о вашей премьере было молчание, а о том обычном явлении с премьерами – переносами – я не знала. Дала телеграмму, а на следующий день пришло твое хорошее письмо с фотографиями. Эффект был потрясающий. Твое желание мы выполнили с большой охотой. Была куплена бутылка сливянки. И вот уселись торжественно за стол, и бабушка, она приоделась даже. Говорили о тебе, пили за твое здоровье, смотрели твои снимки. В Союзе быстро все узнали, что у тебя состоялась премьера, и все положительно поздравляли… Да, а главное – на следующий день по получении письма с фотографиями пришли написанные третьего, седьмого, восемнадцатого февраля! Ты отправила их без марок, а почта доплатные не любит и задерживает по полумесяцу. Вот они и лежали, а я с ума сходила от тревоги…

26 февраля 1947 года в буфете театра. Москва

…В семь часов тридцать минут начнется спектакль (играем каждый день). Ох, мамочка, так сейчас меня затормошили, такая суетня, а уж писать совсем нет времени. Но спокойнее, попробую разобраться. Все эти дни играем для общественности. Звон идет по Москве колоссальный. Нас снимают, рисуют и т. д. Пресса смотрела, а вчера Раневская из Охлопковского театра меня схватила и поздравляла. Успех, кажется, очень большой. Позавчера в Доме кино был после спектакля банкет. Опять буквой «П» стол, все наши целую ночь произносили тосты, поздравления, танцевали. Очень хорошо было.

Договор не подписываю. Пытаюсь по справедливости взять. Мне дают тысячу пятьсот рублей в месяц, это очень мало за такую роль. То, что тяну, – ничего, так как все равно договор с пятнадцатого, деньги уже идут.

27 февраля 1947 года

…Вчера на этом месте подошли ребята, купили два пирожных (эклер и корзиночку – очень вкусно) и не дали дописать. Вчера смотрели из ЦК комсомола и Бабанова – пришла специально смотреть меня… Ну, спектакль как всегда прошел… А сегодня играем для мхатовцев. Вчера в «Правде» была заметка о нас, хроника. А сегодня выходит «Культура и жизнь», а там целая страница посвящена нам. Тамара Федоровна обещала мне принести. У меня эти последние дни болит горло, застудили на натуре. Хрипит. Но играю все равно. Смех, конечно, не тот получается, где пела, там теперь пляшу.

О дне выезда ничего еще не знаем. Сегодня утром была в бане, потом парилась над картошкой, потом лежала, заснуть не могу. Мало сплю это время, а днем все равно не могу. Сейчас закутала горло. Бабанова, говорят, не верила, что Любка моя первая роль, она говорит, что я уже настоящий мастер. А уж я-то вот никогда не думала, что попаду в счастливые соперницы с Бабановой. Шлю первую в моей жизни программку и программу охлопковцев!

Казалось, все в моей жизни тогда занимал театр, предстоящие съемки. Все, да не все… Прежде моя мама и бабушка окружали нас с сестрой Ниной такой заботой и любовью, что мы росли совершенно домашними девчонками. В свои девятнадцать лет я еще ни с кем даже не целовалась, губы не красила, о прическе даже не помышляла – ведь это сущий разврат! А тут Сергей – большой, взрослый. Его первые поцелуи в щечку…

Моя однокурсница Таня Лиознова нашла мне комнату в своем доме недалеко от Рижского вокзала. Я жила там, и Сережа приходил почти каждый день – мы часами стояли на лестничной площадке. К себе его не пускала – неприлично! Но на курсе-то видели, что Бондарчук от меня не отходит, и под Восьмое марта взяли и выдали нам один продуктовый паек на двоих. Поставили, так сказать, перед фактом.

Сережа в ту пору жил во дворе дома, где размещалось Госкино, в сторожке, которая не отапливалась. И вот после репетиции поздно вечером мы туда пришли, не снимая пальто, сели за стол, вскрыли паек… Голодные были ужасно! Потом Сергей уложил меня на узкую железную кровать, и я сразу провалилась в сон. Просыпаюсь, а он сидит рядом на стуле и смотрит на меня. Потом тихо говорит: «Подвинься». Я подвинулась, и мы заснули, обнявшись и согревая друг друга. Он меня не тронул. Правильно сделал. Я еще не была готова переступить черту, интуитивно понимая, что после этого моей беззаботности и свободе настанет конец. И начнется другая, неведомая жизнь.

Все произошло перед самым отъездом на съемки «Молодой гвардии» в Краснодон. Мы впервые отправились к Сережиному другу за город с ночевкой. Встретились на площади Маяковского. Бондарчук стоял у метро в белой рубашке, с цветами, которые, наверное, сорвал с какой-то клумбы: чтобы купить букет, денег у него точно не было. Я очень волновалась, наверное, предчувствовала, чем эта поездка для меня обернется. Нас, даже не спросив, поселили в одной комнате. А после этой ночи мы уже и не расставались.

А мама тогда волновалась, и, наверное, не без причин:

4 марта 1947 года. Новосибирск