Родовое проклятие

Они оказались смелее нас. Хотя, первый смельчак, решившийся вступить за наш забор, заметно нервничал. Видимо там вышел какой-то спор, типа: «Слабо тебе зайти к русским?». Мальчишке было страшно, а ну как эти ужасные коммунисты только и ждут, чтобы он пришел? И что они могут сделать с ним? Пока он, двигаясь, как лунатик, пытающийся сохранить гордый и независимый вид, шагал, не видя ничего перед собой по нашей гравиевой дорожке, мы, открыв рты, смотрели на него.

Это был совсем обычный, светловолосый мальчишка, в джинсах и зеленой кофте, тоже, наверное, связанной мамой или бабушкой. У него хватило характера, чтобы пройти нашу территорию до конца, но вернуться тем же путем он не решился – обошел вокруг. Русские казались страшнее стай одичавших собак и не менее диких аборигенов.

Несколько его товарищей поджидали первопроходца у самой дороги, они переговаривались и поглядывали на нас. Я решилась и помахала им рукой, в знак того, что с их другом все в порядке. Он подошел к своим и они встретились, как мужчины после боя, каждый похлопал его по плечу и сказал что-то негромко.

Мальчишки больше не приходили, зато появились две почти одинаковые девочки. Они безбоязненно пересекли дорогу и подошли к нам, держась за руки и улыбаясь. Девочки оказались сестрами. Старшая представилась как Эмми, младшая – Лейли. Они совершенно не знали французского, а мы по привычке все пытались с ними говорить на этом языке.

В свою очередь сестры принялись учить нас английскому. У них не получалось, они смешно досадовали, а мы таращили глаза, силясь понять. Видимо сестры что-то задумали и через несколько дней я и моя русская подружка Таня, попали-таки в дом из вагончиков.

Новые подруги привели нас к молодой, черноволосой американке, которая сразу же усадила нас, дала по большой глянцевой книжке, с яркими картинками и крупными буквами. Женщина о чем-то шумно просила нас, показывая на картинки. Я смотрела на нее и на окружающую нас незнакомую обстановку. В вагонном доме были шерстяные полы, низкие потолки и много вещей, разбросанных, как попало. Женщина взволнованно объясняла что-то и произносила одно и то же слово.

– Джамп, – она подскочила и постукивала пальцем по открытой странице книги на моих коленях. Я начала разбирать буквы, читая текст по-французски.

– Ноу! – воскликнула женщина. Она вскочила на стул и спрыгнула с него. – Джамп!

– Джамп? – спросила Таня. И женщина сразу же заулыбалась и заговорила быстро, продолжая требовательно указывать пальцем на книги.

– Она хочет, чтобы мы читали, – тихо сказала я Тане.

– Мы не умеем, – Таня честными глазами смотрела на хозяйку дома. Та как-то сразу устала, выдохлась и, повернувшись к сестрам, сделала жест рукой в сторону двери. Нас явно выпроваживали. Так закончились мои уроки английского.

Дети очень быстро объединили взрослых. Казалось, наши родители только и ждали предлога, чтобы поближе познакомиться с американцами. Буквально через несколько дней после моего посещения американского дома, мои родители вечером, тщательно одевшись (мама обула новые модные туфли на высоком каблуке), вышли под руку из дома и направились через дорогу с другими такими же нарядными парочками.

Я осталась и долго ждала их возвращения. Не дождавшись, уснула.

А через некоторое время нашего парторга вызвали в советское посольство, потом всех наших собирали на собрание. Отец, стесняясь, объяснял маме, что «нельзя терять бдительность, о каких-то провокациях и о сокращении контактов с американцами…». Он явно говорил с чужих слов, и мама понимала это.

После всех этих событий наши словно перестали замечать соседей, и вообще стали более сдержанными в разговорах друг с другом. Кого-то обвиняли в стукачестве, причем, мнения разделились, точно никто ничего не знал, но бояться стали все. Хотя, настоящий раскол произошел позднее.

Казалось, только моим родителям было все равно. Мы продолжали дружить с иностранцами, к французу добавился венгр, потом еще один француз; отец слушал по радио, как читали «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, а к маме по-прежнему ходил контрабандист.

Он настолько освоился, что стал просить маму подержать у себя кое-какой товарец, и мама оставляла его сумки, даже не пряча. У Азиза теперь работы явно прибавилось, он приходил деловой и озабоченный. Торопился и посматривал в окно, на ту сторону шоссе.

Мама ловила его взгляд и ворчала:

– И ты туда же…

– Бизнес, мадам, – пожимал плечами Азиз. Куда-то пропал его вечный испуг и подобострастие. Азиз действительно стал своим в обоих лагерях: советском и американском.

– Смотри, не доведет тебя до добра твой бизнес, – предупреждала мама, наливая ему кофе. Азиз отмахивался, пил кофе, благодарил наскоро и убегал.

Мы наблюдали в окно, как он спокойно, не скрываясь, пересекает шоссе. И только наш верный пес Рыжый яростно облаивал Азиза, упорно не желая признавать его за своего.

Лиза пригласила всех советских детей на день рождения Самира. Мы знали, что Лиза собирает всех детей, то есть американцы тоже будут.