— Конечно, хочу! Очень хочу! И вы обязательно поправитесь! Скоро Рождество... Будем вместе встречать праздник! И елку Сережа принесет... И подарки у нас будут... И пирог...
— Пирог... подарки... Прости меня, Танечка! Пожалуйста, прости меня! Сможешь?
— За что, Ирина Львовна?
— Ты знаешь...
Таня помолчала и ответила просто:
— Знаю. За превентивный удар.
Свекровь сжала горячими и немного дрожащими руками ладони Тани:
— Да. За превентивный удар. Знаешь, у меня самой свекровь была доброй и кроткой. А я ведь ее обижала. Сначала вскользь, второпях... А потом все чаще. Понимаешь, стоит один раз сказать старому человеку: «Пошла вон!» — и потом это становится уже привычным и произносится так легко... Ах, если бы все вернуть назад! Как мне стыдно сейчас за это, Таня! А знаешь, когда мне стало стыдно? Когда я услышала эти слова от своей родной дочки. От Ритули.
Она мне крикнула их с той же самой моей интонацией, которую я так хорошо помню... Знаешь, Танечка, для того, чтобы понять, что чувствует обиженный человек, нужно встать на его место. А сытый голодного не разумеет. Нет, не разумеет...
— Ирина Львовна, сейчас я вам лекарство дам. И морсика...
— Подожди. Я обижала свекровь и боялась, что ты также будешь обижать меня. А стала примером для собственной дочери. Я не сержусь на нее. Она не виновата. У нее была хорошая учительница. Тань, зло всегда возвращается. Вот сейчас я, больная и, видимо, умирающая старуха, говорю тебе банальные вещи... Танечка, а ведь я их выучила только на собственном опыте.
Свекровь замолчала. Таня достала таблетки, взяла стакан воды, помогла больной приподняться, а когда, подав лекарство, пошла на кухню за чашкой бульона, вдогонку ей прошелестело:
— Прости меня, дочка...
Таня почувствовала, как эти тихие слова ударили ей в спину, так что она запнулась. Развернулась, подошла к кровати, села рядом прямо на пол, взяла свекровь за руку и заплакала. Слезы текли, и вместе с ними выходил яд обиды, старой, давней обиды, а на душе становилось тепло. Она плакала, а свекровь гладила ее по голове горячей сухой ладонью.
В комнату вбежал Костик. Увидел плачущую мать — и губки задрожали, личико скривилось. Еще мгновение — и раздастся громкий рев.
— Это что еще за картина Репина «Не ждали»? Чего тут у вас происходит? — голос вернувшегося с работы мужа был притворно сердитым, но в нем были и тревога, и страх за любимых людей.
Таня все еще всхлипывала, а Ирина Львовна ответила:
— Да я вот тут помирать собралась, а дочь с внуком не разрешают, говорят: рано. Придется, видимо, поправляться...
На послушании в паломнической трапезной Оптиной пустыни пришлось мне как-то близко общаться с одной паломницей. Она приехала в монастырь на пару недель, как мы обычно говорим, потрудиться и помолиться. Хоть и была Татьяна значительно старше меня (лет около шестидесяти), но общались мы с удовольствием — приветливая, жизнерадостная, Таня была глубоко верующим человеком и чутким, деликатным собеседником.
Мы с ней сблизились, и она делилась со мной какими-то воспоминаниями, случаями из своего прошлого. Знаете, как бывает, когда случайный попутчик или сосед по краткому отпуску вдруг понравится, прильнет душа к душе, и ты рассказываешь то, что, возможно, не стал бы рассказывать человеку из твоей постоянной, повседневной жизни...
Было лето, и мы с Таней каждый день после послушания ходили на источник святого Пафнутия Боровского, любуясь оптинскими соснами-великанами. Как-то раз впереди нас шла мама с двумя малышами: один постарше, другой помладше. Разница между ними была года в два, но старший вел младшего за руку и опекал его. Таня задумчиво наблюдала за ними, а потом, вздохнув, сказала:
— Старший-то — заботливый какой. Добрый. Прямо как мой Лешка. Лешка-тюфяк...
— Тань, а кто такой Лешка? И почему он тюфяк?
И Таня рассказала мне эту историю, которую я и передаю вам, изменив, по ее просьбе, имена героев. Произошла эта история лет пятнадцать назад — в середине девяностых годов.
Таня жила в престижном районе, в прекрасной квартире, доставшейся ей в наследство от родителей (папа ее был профессором, доктором медицины, а мама домохозяйкой). Родители умерли, и Таня осталась одна. Она не стала врачом, как мечтали ее родители, но любила свою профессию ветеринара, много работала и особенно не скучала. У нее был песик Дик.
Семья Леши жила в квартире напротив, и жизнь их проходила на глазах Татьяны. Папа и мама занимались бизнесом, владели фирмой. В середине девяностых такие фирмы как грибы росли. Оба высокие, спортивные, подтянутые, деловые. И жизнь у них была такая же деловая. У обоих престижные машины, оба занимаются спортом, следят за собой. Круг друзей ограничен — такие же деловые современные люди, в основном партнеры по бизнесу. Ну, те, с кем дружить полезно. В общем, девизом этой семьи были слова «карьера, бизнес, успех». Да, они действительно были успешны...