«Родственные души» и другие рассказы

В конце концов разрушили храм и кельи, и поруганный монастырь зиял пустыми окнами. Ребятишки из села иногда гуляли по развалинам. И вот как-то десятилетний Ленька отбился от стаи мальчишек, будто услышал чей-то голос, чей-то зов. Пошел на этот зов и, не отдавая себе отчета в том, что делает, зашел в полуразрушенную деревянную келью, поднялся по ветхой скрипящей лестнице и уверенными шагами отправился в угол чердака. Сунул направляемую кем-то невидимым руку под застреху и вытащил, потрясенный, старую, перевязанную полуистлевшей когда-то голубой лентой картонную коробку.

Ленька так и сел на пыльный пол. Сидел и смотрел на солнечный луч, нитью протянувшийся к нему в руки. Тишина, не слышно голосов друзей, в свете луча все вокруг казалось странным, нереальным — время остановилось. Золотистые тени мелькали по чердаку, и было ясно, до холодка, до зябких мурашек по спине в жаркий летний день, — он не один здесь.

Медленно открыл коробку — там лежал большой золотой крест на цепочке. Ленька подумал, потом бережно поцеловал крест — и время возобновило свой бег. Как будто дано ему было испытание и он его прошел.

Ленька слез с чердака, к мальчишкам не пошел, один вернулся домой и отдал находку отцу. Отец благоговейно приложился к кресту, спрятанному тем, кто, скорее всего, принял мученическую смерть и кто позаботился о своей святыне и привел ребенка к ней.

Потом отец унес крест в соседнее село в действующий храм и отдал служащему священнику. О находке рассказывать запретил, и Санька стала первой, с кем спустя почти десять лет Ленька поделился своей тайной.

Возвращение деда-священника

Через год от приезда Саньки в родную семью случилось важное событие. Темным зябким осенним вечером, когда семья вечеряла, а в печке мерно гудел огонь, в дверь постучался старый грязный нищий, одетый в лохмотья. Анисья вынесла ему хлеба и кружку молока, подумала-подумала, завязала в узелок несколько вареных картофелин, помидоры. Но бродяга не уходил, все сидел на лавке у избы, и свет, падавший из окна, освещал его застывшую худую фигуру.

Вышел отец, и вдруг с улицы донеслись непонятные звуки: смех, плач, восклицания. Когда семья гурьбой высыпала на двор, отец держал седого бродягу в объятиях. Нижняя челюсть бродяги дрожала, и видно было, что он совсем беззубый.

А отец обнимал его с неожиданной нежностью и только повторял сквозь слезы:

— Батя вернулся! Батя вернулся!

Это и был тот самый дед-священник, о котором рассказывал Ленька. Дед Серафим отсутствовал в родном селе два десятилетия: тюрьма, лагерь, поселение. Служить ему было нельзя, в избе он жить не пожелал, и отец со старшими братьями быстрехонько, до заморозков, поставил ему крохотную келью на краю огорода, ближе к лесу, утеплил, сложил небольшую печурку. Отец Серафим скоро обжился, будучи доволен малым: лежанка, табурет да часть икон из избы. Большую часть дня, а может и ночи, дед молился, зимой потихоньку чистил снег, летом ходил за травами, которые хорошо знал. Изредка приносил грибы.

Анисья по вечерам отправляла ему котомку с хлебом и овощами, кувшин с молоком, ел дед один раз в день и очень мало. Санька, еще до конца не обвыкшая в новой семье, первая вызвалась отнести незамысловатый ужин, и это стало ее обязанностью.

Со временем подружилась с дедом, ей нравилось сидеть рядом с ним в его келье, где зимой трещал огонь в маленькой печи, горела лампадка, а летом стрекотали кузнечики и пахло душистым разнотравьем.

И отец Серафим проникся к внучке, беседовал с ней, наставлял, особенно когда стала подрастать, входить в девичий возраст.

Поучения его были мудры и полезны, запомнились Саньке на всю долгую жизнь. Послушаешь — как для нашего времени сказаны. Почему? Да потому что духовные законы не устаревают.

Наставления отца Серафима

— Запомни, Сашенька, если человек не обучен технике безопасности — он опасен для производства. Если же не знает духовных законов — он опасен для себя и для окружающих.

Человек может быть начинен страстями злобы, гнева, осуждения, памятозлобия... Природа их разрушительна. Когда мы попадаем в сферу действия страсти, мы даже язык теряем — перестаем разговаривать и начинаем браниться.

Можно сказать о себе: Господи, я носитель страстей нечистых. Даже когда говорю хорошие слова, я испытываю при этом недобрые чувства — часто именно так и бывает. Женщины жалуются: «Батюшка, я мужу ничего плохого не сказала — а он рассердился! Почему?» — «А потому что в душе у тебя раздражение, осуждение, неприятие! Ум собеседника слышит слова, а душа принимает дух. А дух у тебя немирный...»

— Как же быть, дедушка?

— Старайся отдалиться от обстоятельств жизни, храни дух мирен в любой ситуации... Храни свой телесный скафандр настолько, насколько он нужен для жизни. А внимание души переключи на то, чтобы быть с Богом. И главное, Сашенька, береги свой чин! Какой чин? Запомни: если будешь правильно понимать жизнь, хранить свой чин жены и матери — это внесет правильный дух в твою семейную жизнь и передастся твоим детям.

—А в чем этот чин состоит?