— Господи, прости меня, недостойного иерея! Это я виноват, Господи, я не молился за этих людей! Они ругали меня, а я думал только о том, что это мне на пользу духовную, что полезно мне это... А ведь они ругали, потому что плохо им... Плохо, тяжело, и помолиться некому... Прости меня, Господи, и пошли этим людям благодать Свою, помоги им на их тяжелом жизненном пути, приведи их к вере! Видишь, Господи, они так страдают без Тебя! Думают, что жизнь у них нескладная, и не понимают, что это без Тебя им так плохо! Смилуйся, Господи, наставь их и научи, спаси их ими же веси судьбами!
Паром уже остановился, машины с него съехали, отправился по своим делам успокоенный Толян. Только тогда отец Савватий оторвал побелевшие от напряжения руки от перил, повернулся, подошел к рубке, приоткрыл дверь:
— Спаси Господи! Благодарю за труды! Всего доброго!
Помощник растерянно пробормотал:
— И вам всего доброго, батюшка!
Когда паром опустел, протрезвевший капитан, потирая горло, сказал:
— Да уж... Я уж думал — последний час мой настал... Еще баржа эта...
— Да... Аты вот попа ругал... А он...
— Я его и не поблагодарил даже... Сам не знаю, я так злился на него, а теперь — прошла вся злость... А он ничего, хороший мужик, оказывается...
— А давай мы с тобой, как в следующий раз рыбы наловим, — ему и снесем?
— Ну, давай... Когда ж ему самому рыбу-το ловить?! А тут мы ему раз — и рыбки! Обрадуется, наверное...
— Точно...
И они стали оживленно вспоминать прошлую рыбалку и прикидывать, какую именно рыбу нужно будет наловить в подарок батюшке.
Серые холодные волны Чусовой набегали на паром и разбивались в брызги. Ласковое весеннее солнце нагревало палубу, а над рубкой неприметно парила в воздухе белоснежная голубица.
Рассказ Славы-чеха
Холодно. Кружит метель, колючие хлопья снега бьют в лицо. Где земля, где небо? Все бело и неразличимо, все одиноко и тоскливо, как жизнь Славки по прозвищу Чех. Которому некуда идти, которого никто и нигде не ждет. Никто. Нигде. Зачем он живет? Зачем родился? Голову поднять к пустому небу и завыть, завыть горько и тоскующе — выплеснуть боль. А еще лучше — стакан самогона — и тоска чуть отойдет, свернется ледяным калачиком где-то в глубине живота. Станет легче. Но самогона сегодня нет и взять негде. Еды тоже нет. Сегодня Славе-чеху нужно что-то предпринять, на что-то решиться или умереть с голоду. Куда податься?
Работы в деревне — почти никакой, а и с той, которая имелась, Славку выгнали. Пили в нищей деревне все, кто еще оставался в ней жить, но он пил по-особенному — всегда. Трезвым почти не бывал, пил всякую дрянь. Давно мог замерзнуть под забором или отравиться денатуратом. Или сгореть, закурив пьяным под старым рваным одеялом. Да мало ли мужиков сгубила паленая водка в их деревне и по окрестностям?! Из одноклассников в живых остались лишь несколько человек — те, кто давно уехал из этого гиблого места. Остальные — кто раньше, кто позже — оказались на старом погосте. А вот Слава-чех все еще жив. Почему? Этого он и сам не знал. Жизнь радостями не баловала, и к смерти готов давно, а вот жил зачем-то... Видно, не пришло еще его время...
Отец Славки был настоящим чехом, служил в немецкой армии, попал в плен под Сталинградом. После войны, как многие пленные, строил дороги, дома. Пришла амнистия, и бывшие пленные получили разрешение уехать. Кто-то смог уехать на родину, а кто- то не смог. Обрусели, остались в России, женились и жили, вспоминая прошлую жизнь как сон. Отец Славки уехать не смог, женился на местной, остался в одной из бедных уральских деревень. Тоску глушил вином, споил и жену. Когда родился Славка, родители пить не перестали.
Чтобы младенец своим плачем не мешал пить, в бутылочку наливали разбавленное спиртное. Как он не помер? Видать, такая планида у него была, такая счастливая звезда. К семи годам Славка стал алкоголиком. Он просыпался утром, доедал объедки и допивал оставшееся в доме со вчерашней гулянки спиртное.
Дома было неинтересно, и он шел в школу. В школе смешно, правда, в основном, смеялись над самим Славкой. Дурашливый, одетый в рванье. Пьяный. Одноклассники не дружили с ним: пропащий, совсем пропащий парень. Школьные учителя терпели его присутствие — в школе хоть тепло, а дома замерзнет или, наоборот, угорит. Пусть себе спит на задней парте, все равно не жилец.
Иногда Славка-чех не доходил до школы, падал пьяным прямо на улице. Но — не замерз. Родители от своей пьяной жизни померли рано, и остался Славка один. Да он и раньше был один... Отец и мать почти не разговаривали с ним, не обращали внимания. Они просто жили рядом. А он — жил совсем один. И жизнь эта проходила как во сне, иногда он не мог отличить сон от реальности. Было несколько просветов, когда он не пил, — может, несколько недель в жизни. Но от этого становилось только хуже. Один из просветов — яркий, совсем детский. Славка помотал головой: детское воспоминание так и лезло в трезвую голову.