Рогатый папа

– О, девочки! Какой у вас интересный разговор! Не знаю, о какой стерве идёт речь, но наверняка она чертовски мстительная и запомнит каждую, кто строит козни у неё за спиной.

Сказав это, я еще раз улыбнулась каждой, а затем развернулась и под гробовую тишину пошла в сторону душевых и туалета. Стоя за дверью, я слышала разговоры и чей-то смех. Но стоило выйти через пару минут, как все разговоры моментально смолкли. Кажется, каждая из находившихся в зале девчонок косо смотрела на меня.

Наплевать на них! Если все будут против меня – я буду против всех!

Отравилась надевать пуанты. Скоро уже должен был прийти балетмейстер. Возможно, сегодня он разрешит еще раз показать ему отрывок из «Спартака».

Вот только стоило мне сунуть ногу в пуант, как я зашипела от того, что что-то острое воткнулось в кожу. Вытащила ногу – множество мелких осколков впились в пальцы. На белой ткани показались капельки крови.

Это уже переходило все допустимые границы. Вскинув голову, я осмотрела каждую из находившихся в раздевалке. Отряхнула ногу и, встав,

вышла на середину комнаты. Демонстративно перевернула пуант, высыпая битое стекло.

– Какой кошмар, девочки! Сегодня какая-то сволочь мне обувь испортила, – я округлила глаза и сделала драматическую паузу, а затем продолжила с явным намеком: – Страшно представить, кому из вас она подгадит завтра!

Вот так, стервы! Ходите теперь и оглядывайтесь. Я вас так проучу, на всю оставшуюся жизнь запомните!

Видимо, по моему взгляду до некоторых все же дошло, что палку они перегнули, потому что Галка в ответ на это легкомысленно хмыкнула, направляясь к выходу:

– Да ладно тебе. Это ж просто чья-то неудачная шутка, – высокомерно произнесла она.

– Ну вот в следующий раз мы с вами все вместе и посмеемся.

Следующие полчаса разговоров о себе я больше не слышала. Если кто и болтал и сплетничал, то делал это исключительно так, чтобы до меня не доходило.

Я же старалась быть со всеми любезной и отпускать многозначительные взгляды, чтобы эти клуши не расслаблялись. Пусть думают, что я задумала какую-нибудь гадость, и ждут подвоха, шарахаясь от собственной тени.

Под конец разминки объявилась Светка. Она кивнула мне и встала рядом.

– Что у тебя с телефоном? – тихонько спросила она.

Сначала раздражение на коллег перекинулось и на нее тоже, но потом я вспомнила, что она ничего не знает ни про пожар, ни про то, что я угодила в больницу. Да и лучше, наверное, ей и дальше этого не знать.

– Батарейка села, а зарядку я… сожгла. Случайно.

А что? Правда же.

– Ого! Как так умудрилась? – удивленно покачала головой подруга.

Я уже успела хорошенько размяться, когда в репетиционный зал вошел Владимир Витальевич, а следом за ним – Герман. Сердце невольно пропустило удар, к щекам прилила кровь.

Вроде бы расстались мы с ним совсем недавно, но сейчас смотрела на этого властного мужчину совершенно другими глазами. Он выглядел собранным, недоступным. Это уже был не тот ласковый и заботливый человек, что делал мне массаж ног и готовил отбивные.

Наши взгляды на мгновение встретились. Но он даже не улыбнулся и не кивнул. По спине пробежал неприятный холодок. Он явно был чем-то недоволен.

– Так, разминка закончена, – скомандовал балетмейстер. – Репетиция будет на сцене.

Обычно Нагицкий всегда наблюдал за репетициями из зрительного зала. Мне даже казалось, что постановщик нарочно проводит большинство прогонов там, чтобы меценату было удобнее смотреть.

Но если так, то зачем Герман сам сюда пришел?

В этот момент дверь зала еще раз открылась, и вошел лощеный молодой мужчина с ярко-зелеными глазами, очень выделявшимися на его породистом лице. Мне показалось, я уже видела его раньше.

– Смотри! – пихнула меня в бок подруга. Придвинувшись и понизив голос, она зашептала: – Это ж Алмазов! Который владелец клиники.

«Вампир!» – я моментально вспомнила его родственника и Маринку, еле стоявшую на ногах после «общения» с этим самым родственником.

***

Ирина так сладко спала, что будить ее было преступлением. Волосы разметались по подушке, на лице застыли легкая полуулыбка и умиротворенное выражение. Герман не знал, что ей снилось, но явно что-то приятное. Может быть, даже повторение произошедшего ночью.

Мужчина невольно улыбнулся, облизываясь. В воздухе разливалась легкая свежесть чужого таланта. Наполняла энергией, пробуждала, придавала сил.

От созерцания прекрасного отвлек телефонный звонок.

– Герман Игнатьевич, – пробасили на том конце. – Давно мы с вами не беседовали. Как идут дела во вверенном вам городе?

– Александр Витальевич Керн, – с притворной любезностью отозвался Нагицкий, закатывая глаза к потолку. Общение с арбитрами он старался

сводить к минимуму. – Все как всегда, тихо и спокойно. Но вот вы что-то рано беспокоите. Нужна внеочередная партия?

– Нет. Нет. Я совсем по другому вопросу, – довольно прохладно отозвался Керн. – Не люблю ходить вокруг да около. Но у вас в городе было заведено несколько странных уголовных дел за последние дни. Жертвы были найдены в полном истощении.

– И? – человеческие уголовные дела его мало интересовали.