Хуже всего было то, что этот начальник исчез до их прибытия в Консьержери, быть может, руководясь принципом, что не следует переступать порога тюрьмы без особой надобности.
Что делать с арестованными?
Чиновник не шевелился, с поднятым пером к верху он сидел, не зная, на что решиться. Вдруг ему пришла счастливая мысль. Лучшее средство уменьшить свою ответственность – это разделить ее.
– Господа, – обратился он к тем, которые отказывались ему отвечать, – напрасно вы не хотите назвать себя. Если бы я знал ваши фамилии, я сегодня же послал бы список в канцелярию герцога Отрантского, и, быть может, это помогло бы сократить время вашего заключения.
Картам и Жан Шен переглянулись.
– Вы правы, – проговорил Картам, – чем скорее увидеть в глаза вонючее животное, тем лучше… Пишите же… Гракх Картам, ссыльный Нивоза, бывший секретарь комитета общественного спасения, который вместе с гражданином Фуше голосовал за смерть Капета…
– О! – воскликнул Лорис.
– Тише! – заметила Марсель.
Полицейский чиновник злился до белого каленья, но молча писал.
– Жан Шен, – начал другой, – капитан 6-го егерского полка. Бывший друг Уде, бывший друг Мале…
– Это какие-то сумасшедшие, – решил несчастный писака. – А вы? – обратился он к Лорису и к девушке, – не имеете ли и вы сообщить мне чего особенного?..
– Да здравствует король! – воскликнул Лорис.
– Да здравствует республика! – воскликнула Марсель.
– Если вам хочется крикнуть: да здравствует император, пожалуйста, не стесняйтесь нас, – сказал, громко смеясь, Картам.
– Довольно! – крикнул ошеломленный полицейский, твердо решивший сейчас же обо всем уведомить свое начальство. – Отведите четверых арестованных в заднюю комнату канцелярии. Там они будут ожидать приказания министра.
На этот раз не последовало протеста, и через несколько минут наши четыре действующих лица очутились в комнате, более похожей на контору, чем на тюрьму, в которой было несколько кресел, диван, все это, правда, не первой свежести, но во всяком случае чище и удобнее мебели залы Сен-Мартен.
Но для того, чтобы они не могли сомневаться насчет своего местопребывания, их оставили впотьмах; затем они услышали, как дверь с основательными замками закрылась за ними.
IX
Говоря правду, положение было довольно оригинальное. Марсель приветствовала темноту веселым порывом смеха, к которому невольно присоединились и трое мужчин.
– Однако, – начал Картам своим искренним голосом, в котором под искусственной грубостью звучала отеческая нежность, – надо нам устроиться как можно удобнее на ночь. Я разглядел тут нечто вроде дивана. Его отдадим Марсель. Она в нем будет, как дитя в колыбельке…
– Нет, нет, диван для вас, дедушка…
– Извольте слушаться, мадемуазель. Когда мы были в Гвиане и когда случалось быть в трудных походах, мы избирали себе начальника и все должны были ему повиноваться. Дай-ка мне руку, Марсель, я держусь за диван. Из наших плащей мы тебе устроим подушку, а главное, постарайся заснуть… Если только угрызения совести…
Все это было сказано весело, с полным душевным спокойствием.
Ощупью идя на его голос, Марсель взялась за руку дедушки, который устроил ее как можно лучше.
– Теперь каждому из нас по креслу. Жан, нашел ли ты свое?
– Да, как же.
– А вы, месье Лорис?
Виконт чувствовал всю неловкость своего положения, которая увеличивалась все более и более с каждой минутой.
До сих пор между ними не было никакого объяснения, у его товарищей по беде могли быть подозрения на его счет, и он желал себя оправдать.
– Господа, так как теперь мы одни, позвольте вам объяснить…
– Это в час-то ночи? – воскликнул Жан Шен. – Да Бог с вами: мешать спать Марсель, нет уж, пожалуйста, отложим объяснения…
– Да замолчите ли вы? – крикнул Картам громовым голосом. – Всего один вопрос – вы француз?
– Конечно.
– Если чужестранец овладеет Францией?..
– Я положу жизнь, чтобы его выгнать.
– В таком случае, – продолжал Картам, – спите спокойно. Кричите «да здравствует король», если это может вам доставить удовольствие, только не очень громко, чтобы нас не разбудить. Во всяком случае – вы славный малый.
– Я тебе говорила, дедушка.
– Молчи, маленькая болтушка, спи, не болтай. Прощай, через три минуты я буду храпеть.