Рок. Короткий роман

— Ребята сейчас придут. Ну, в общем, я все тебе объяснил. На Стаську не гони, ясно? Забудь. И чтоб никому ни слова. Тебе только и рассказал, потому как жаль мне тебя, чучундра! Вижу, как маешься. Поверь, Малыш к тебе лучше, чем к кому-либо, относится. Уж я-то повидал. А вечного совместного счастья он тебе и не обещал, ведь верно? Так что радуйся жизни и не кисни.

Митюха обрел привычный мажорный тон и, улыбаясь, потрепал Ляльку по щеке.

— Мить, а ты-то откуда все это знаешь? Будто с ними вместе жил.

— А я, почитай, и жил! Папаша мой, ну, как бы это сказать, со Стаськиной мамой. Он замялся. — В общем, отец в обкоме работал, познакомился с Мариной Аркадьевной, дела у них какие-то были вначале. Ну, а потом. Она, понимаешь, такая женщина была! Красоты невероятной. Мама моя вид делала, что не знает ничего. Не хотела статуса терять. А отец — как минутка выдается — так к Марине мчится. Меня с собой часто брал, я-то постарше, за ребятами присматривать, чтоб взрослым не мешали. А сами — запрутся в кабинете, типа — деловой разговор. Ну, Иван Николаич, клоп сутулый, тем и воспользовался, посадил папашку-то. Припаяли по полной, типа подельником он у Марины был. Вместе родное советское государство грабили. Там и сгинул. Мать не пережила. Только квартира вот эта и осталась, благо на меня была записана, а пока суд да дело — перестройка началась и законы поменялись. Теперь на каждом углу валютой торгуют, а Марина. А папа.

Митюха резко отвернулся, глаза его подозрительно заблестели. Он засунул незажженную сигарету в рот, подсел к роялю и стал играть джаз. Сложные композиции отвлекали его от назойливых грустных мыслей, успокаивали и возвращали душевное равновесие.

Стася

Иван Николаич тогда сказал мне: «Ты, девонька, не бойся, я все решу. Ради памяти мамы твоей, которая, сама знаешь, что для меня значила».

А я — что, я тогда только о смерти и думала. Да и сейчас не знаю, зачем мне жить-то на земле, когда всех моих Господь к себе забрал. А тут — Малыш! Себя, говорит, убью, если ты… Ну, как его бросить, грех еще один на душу мою, не отмоленную!

А Иван Николаич потом и говорит: «Все отдать придется, чтоб тебя от тюрьмы оградить. Потому как тебя тоже подозревают».

А я — что, я тогда вены вскрыла, да спасли опять, я в лежку лежала, отдавайте, говорю, что хотите делайте.

Потом узнала, куда все ушло. Да только поздно уже было. Все ему и досталось. Обманул он меня. Я, когда Митиного отца посадили, понимать что-то начала. Уж больно Иван Николаич засуетился. Друг дома. Как себе мама ему доверяла. В курсе всех дел наших был.

А он потом мне и говорит: «Долги, оказывается, за матерью твоей большие. Серьезным людям она задолжала. Я все на себя взял. Поручился. Но ты помочь должна».

Так я и стала «герыч» от него клиентам таскать.

— Ты не переживай, девонька, я всегда буду с тобой. Всего-то лет пять поработать нужно, а там, глядишь, и долг наш уйдет — говорит.

А еще: «Никто тебя не тронет, ничего опасного, уверяю». А потом: «Ты так похожа на маму. Когда тебя вижу — все во мне переворачивается».

А я — что. И во мне все переворачивается, когда его вижу. Теперь-то я уже поняла, только поздно. Нет никакого долга, выдумал он. Только я все равно «герыч» таскаю, деньги нужны, да и привыкла. И потом — какая разница. Может, придумаю, как его убить, а может — меня, наконец, кто пристрелит, все ж — не сама.

Стаська переоделась в привычное — джинсы, свитер. Взяла из бара литровку коньяку. Подумав, взяла еще бутылку джина. «Не обеднеет Николаич», — усмехнулась. И ушла.

А белая пушистая лисья шкурка осталась на полу, брошенная.

Чпок

Давненько у Митюхи не была, а все та же Золушка двери открывает. Как же ее звать-то? Ах да, Лялька! Ну и хорошо, зато хоть есть кому в доме прибраться.

Стаська вошла в шумную, задымленную гостиную и торжественно водрузила на стол бутылку коньяка и бутылку джина. Компания приветствовала ее шумно, соскучились. Красивый брюнет, игравший на гитаре, заулыбался ей, закивал, но песни не прервал, а наоборот, запел с еще большим воодушевлением.

Стася присела рядом с Митюхой. Краем глаза отметила дремавшего Малыша. Охраняющую его сон Ляльку. Остальные не привлекли ее внимания, всё как всегда, ну и хорошо.

— Устала я, Мить, отдохнуть хочу, — тихонько сказала она.

— Оставайся, — ответил он, помедлив.

— Так я сегодня и останусь.

— Стась. Я давно хотел сказать тебе. Ты. Короче, оставайся насовсем! — выпалил он полушепотом. — Комнат хватит — прибавил он поспешно.

— Комнат, говоришь, хватит, — печально усмехнулась она. — А как же ляльки твои, золушки? А дружки твои, а праздник каждый день?

— Хочешь, всех выгоню к чертям? Только уходи ты оттуда, богом тебя прошу! Ничего он тебе не сделает!

— Тебе зато сделает, Митя. А я потом себе не прощу. Смерть вокруг меня бродит, сам знаешь.

— Ерунда вокруг тебя бродит! Чушь да блажь! Судьбу испытываешь. Все сама напридумывала, только и знаешь, что себя попусту виноватить! — Митюха совсем расстроился и непроизвольно повысил голос.

Тут певец отложил гитару и через стол потянулся к Стасе.