Рок. Короткий роман

Музыка, которую они заиграли, мгновенно погрузила компанию в невыносимую легкость бытия. Дреда тем временем колдовал над принесенными предметами. Распаковав газетный сверток, он начал аккуратненько крошить в пыль оказавшиеся там засушенные листья и шишечки. Полученный порошок он смешал с табаком из нескольких папирос и набил их снова ароматной смесью. Затем, ловко свернув металлическую мелкую сеточку, вставил ее в кальянчик. После этого достал из металлической коробочки для фотопленки крошечный темно-коричневый комочек и начал нежно разминать его своими длинными пальцами музыканта. Размяв, погрузил в мелкую сеточку на кальянчике. И в завершение священнодейства взял большую трубку, похожую на флейту, и засунул туда целый засушенный кустик. Полюбовавшись содеянным, Дреда аккуратненько разложил плоды труда своего на столе и, радостно улыбаясь, сообщил:

— Готово! Можно приступать!

И приступили! И хохотали! И пели! И выпивали! И вновь затягивались, и вновь пели, и вновь выпивали. И казалось, что вся квартира парит в воздухе на волшебных звуках регги и смешинки, словно пузырьки, летают вокруг, и божественная влага никогда не кончится.

Митюха читал стихи:

Амстердам!
Куда подевалась совесть?
И была ли в этой истории?
Вы — белки, мыши и кролики
Подопытной лаборатории!
Священник медленно дышит,
Он знает, где анаболики.

!

Куда подевалась чайка?
Чайка, але, я — Моторика!
Там белки, мыши и кролики,
Сидят и едят кролика,
Священник медленно дышит,
Он хочет отведать кролика.

Возможно, день сменил другой, но незаметно, плавно и нежно. А музыка все звучала, и дымок курился над столом. Аделаида хохотала, забыв свои слезы, а телефон ее так и валялся в отключке. Лялька упражнялась в «паровозике», тем более что Дреда с жаром взялся ее учить «делать это правильно». Таким образом их губы встречались все чаще, и обоим было понятно, что учиться нужно еще долго.

Возможно, в ночи Митюха разговаривал по телефону с Аделаидиным папашей, успокаивая его, но никто не сможет теперь сказать, было это взаправду или — привиделось.

Во всяком случае, в какой-то момент Аделаида удалилась в отдельную светёлочку, сопровождаемая Борюсиком, Славулей и Саньком, не забыв, однако, включить свой телефон и выдать Митюхе указания о том, что, как и кому следует по нему отвечать.

Последнюю бутылку вискаря она прихватила с собой.

Маленькая бутылочка водочки

Компания скучала у телевизора. Недельный тягучий запой утомил друзей и ввел их в состояние медлительности и ступора. В такие вечера часы тянулись словно резиновые, но не раздражали, а наоборот, наводили на мысль об избранности окружающих, время для которых существует лишь для того, чтобы проводить его в приятной праздности. Дреда и Славуля все же вынуждены были откланяться, дабы не потерять свои рабочие места в Лехином клубешнике, куда пристроил их играть на танцах добрый Тамерлан. Лялька была спокойна и счастлива — Малыш вернулся из гастрольной поездки, уже три дня не выходил из Митюхиной квартиры и, похоже, никуда пока не собирался. Стаську же дней десять не было ни видно ни слышно, что тоже было приятно. Литровка водки, початая, стояла на столе, и из нее лениво отпивали желающие. Уже съедена была вечерняя яишенка, поджаренная любовно, с хрустящим хлебушком, и пришла пора неторопливо расписать пульку. Митюха рыскал по ящикам в поисках колоды карт, а Лялька разводила запивку из очередного старого засахаренного варенья, найденного в закромах бездонного буфета. Борюсик тихонько бренчал на гитаре, Аделаида подтрунивала над Ушастиком и Саньком, Малыш же бездумно щелкал пультом телевизора, звук которого был, по обыкновению, практически выключен.

— Слышь, Малыхан! Бросай ты этот телик, давай играть! — заорал через всю комнату Ушастик, нарушая покойную тишину.

— И то правда, — покладисто ответил Малыш, — к черту дурацкие новости, ничего хорошего все равно не увидишь — одни бандиты да убийства!

— Аха-ха-ха! Ты прям в точку — как раз сейчас опять трупаки показывают! Хорошо, что это все — не про нас! — заржал Ушастик и вдруг, запнувшись на полуслове, метнулся к Малышу и вцепился ему в руку, держащую пульт.

— Ты что, Ушастый, одурел? — возмутился Малыш. — Ты сам же сказал — выключить.

— Тихо, тихо, тихо… — залепетал Ушастик. — Мне показалось, что там, там.

— Ушастик, — захихикала Аделаида, — а ты знаешь, что «белочка» — это не зверек с пушистым хвостиком, а белая горячка?

Но Ушастик не ответил. Он неотрывно смотрел на экран, и лицо его, всегда детски-румяное, стало белее мела. Губы его затряслись, одной рукой он указывал на телевизор, а другой пытался прибавить звук с помощью пульта, который так и не выпускал Малыш.