Рок-поэтика

Это подобно переживаниям древнего эллина, который погружался в восторженное состояние дионисий, отстранялся от обыденного мира, а потом снова возвращался к восприятию реальной действительности, осветленную логикой и чистым «дневным» сознанием Аполлона [см.: 162, с. 57—147]. Временное погружение в инобытие, иллюзорное состояние абсолютной свободы, перерастает в устойчивое желание продлить испытанный эффект. Возникает потребность экстраполировать законы и нормы мира рок-концерта на мир повседневности. Такое отношение Бубер считает ложным диалогом. Иллюзорная убежденность в экстатическом единении многих «я» в одно приводит к расколотости сознания после прекращения транса36. Нежелание принимать действительность такой, какая она есть, порождает в роке феномен «вечной юности» (термин Дж. Мейера — perpetual adolescent), «вечного детства»: рок является прерогативой молодежи, где последняя идентифицируется не только по возрастному, но и по психологическому признаку.

Коллективный транс как «достаточно устойчивая коллективная мистификация» [3, с. 17] отличен от мистического экстаза, т.к. в основе коллективного транса лежит переживание экзистенциального характера. Однако здесь кроется опасность ложного эстетизма — это «отбрасывание материального, реального мира ради перехода в сферу чистой эстетической игры, карнавала, праздника» [163, с. 228]. В чем же рок-действо как эстетическое явление типологически сходно с карнавалом?

В сфере искусства проблема восприятия художественного произведения и соотнесенности сознания художника с сознанием реципиента получает выражение в трактовке всей эстетической деятельности как организации отношения37. Отношение я-другой в ничем не обусловленной, свободной зоне фамильярного контакта проявляется в карнавале.

Карнавал — это «стихийный» диалог, наиболее вольная и непринужденная его форма, где соотношение я-ты пронизано осознанием всеобщности. Связывать рок-действо с карнавалом нам позволяет, с одной стороны, их общая принадлежность формам «коллективной субъективности» (Энтони Уолл) (древние празднества, архаические ритуалы и обряды, сатурналии, ипотезы, дионисии, праздничная культура в самом широком смысле слова), а, с другой стороны, как следствие, — специфика отношения я-другой. Для рока чрезвычайно важен исполнительский, «театральный» субтекст, «знаками» которого являются жест, мимика, пластика и т. п. Многие группы сознательно ориентированы на шоу и театр, где «сценично все: инструментал, вокал, мизансцены» [14, с. 151] (к примеру, «Алиса», «АукцЫон», «Звуки Му», «Несчастный случай», «Пикник»). В роке распространена практика создания масштабного театрализованного действа, яркой артистичной шоу-программы, выдержанной в едином концептуальном ключе, которые обычно представляют новый альбом или посвящены юбилею выступающей группы. Концерты и выступления играют немаловажную роль в интеракции между исполнителем и аудиторией (процесс преподнесения произведения, его представления публике), сближая рок-концерт с театральной постановкой (это относится и к «бардовскому» исполнению (здесь можно говорить о «театре одного актера», «камерном театре»), и к концертам рок-групп (здесь часто имеет место шоу, хэппенинг)).

Примечательно, что близкие карнавалу «праздник ослов» и «праздник дураков» являются «перевертышами», «пародиями» на сакральные религиозные обряды. Это определенным образом отразилось на рок-эстетике: исповедально-«богослужебные», про-литургические мотивы могут в ней соседствовать со святотатством и камланием.

Являясь по природе близким архаико-мифологическому и фольклорному типу мышления, рок актуализирует соответствующие им формы реализации, которые воссоздают посредством синтеза, суггестии, синестезии древний синкретизм, и в которых зрителя принципиально нет — все являются соучастниками. В этом плане рок-произведение принадлежит контексту «магического сознания». Состояние реципиента можно обозначить как возврат к переживанию родоплеменной общности. Мистериальность первобытнообщинного искусства как способ объективации мифологии, магии, ритуалов, прямого воздействия на людей посредством экстаза, эйфории, транса, сомнамбулизма, в современном искусстве одно из своих воплощений нашла в феномене рока в качестве «вторичного синтеза». Некий «синкретический акт волеизъявления, нерасчленимый на слова, музыку, танец, игру, слушанье» влияет на сознание и подсознание реципиента, представляя отголоски древних мистерий и ритуальных танцев» [59, с. 56]. Однако, на мой взгляд, неосинкретизм рока воспринимается современным реципиентом как «цивилизованным дикарем»: вербальный элемент доминирует над музыкальным и исполнительским.

Особенности рок-дискурса