Рок умер – а мы живем

Так, вот этот двор, вот дверь, над которой неподсвеченная самодельная вывеска «Жесть». Дощатая лестница вниз. Просторный вестибюль. Справа дверцы туалетов, слева гардероб, дальше бар, вход в залы. Звучит приятная интерьерная музыка… Ещё спускаясь, Чащин заметил – гардеробщица сегодня не та. Не она. И сразу захотелось уйти, в горле появился неприятный, похмельный привкус, будто коньяк мгновенно перегорел, сменив лёгкость и уверенность дурнотой.

Что ж – облом. Бывает… Но вдруг – зацепила надежда, – вдруг её повысили, вдруг она теперь не гардеробщица, а официантка, ещё кто-нибудь. Ведь вполне может быть…

– Добрый вечер.

– Добрый вечер! – по-юному звонко отозвалась сухощавая, с пёстрой, патлатой головой девушка, взглядом примериваясь к пальто Чащина, определяя, тяжёлое или нет, как лучше принять…

– Видите ли, – осторожно заговорил Чащин, – я тут ищу одну… одну барышню. Она на вашем месте была. Недели две назад.

– У нас здесь несколько девушек.

– Она такая, по виду как бы с Кавказа.

– Аминет?

– Что?

– Вы Аминет в виду имеете? Она аварка. Других таких у нас нет.

– А, да, да! – Чащин сделал вид, что вспомнил это имя. – Да… И когда она работает? По каким дням? Мы с ней договорились…

– Она уехала.

– Да?.. И куда?

– Домой.

– Ясно. А откуда она?

Гардеробщица пожала плечами:

– С Дагестана откуда-то.

Чащин опять сказал это глупое, убийственно-тупое слово:

– Ясно. – Но на самом деле не мог поверить и задал ещё вопрос: – И что – так просто взяла и уехала?

– Ну как? Брат её забрал. Сказал, что замуж пора. Она не хотела, плакала тут…

На лестнице послышались энергичные бухи шагов; Чащин инстинктивно обернулся на них, увидел спускающихся Сергея и парня с кислым лицом. Рывком отвёл глаза, съёжился, стараясь стать незаметным, – с ними общаться сейчас совсем не хотелось. И о чём?

– Понимаешь, Рома, – негромко, без ораторского задора говорил Сергей, – я искренне хочу России величия. Ради этого я влез в политику, пожертвовал статусом творческого человека. Может быть, уже и не смогу ничего настоящего написать. Но теперь – теперь я пойду до конца. Веришь мне?

– Верю, – отозвался кислолицый.

Рядом с Чащиным зашуршала одежда. В руках гардеробщицы оказалась куртка с нелепым карманом на спине и тонкое ворсистое пальто.

– Я пришёл к выводу, что с Дмитрием Олеговичем нам не по пути. Он становится политическим отщепенцем со своим радикализмом, национальными лозунгами. Это тупик. Его очень скоро задавят. Нам же необходимо будущее. Выборы в Мосгордуму скоро… Давай возьмём пива, обсудим, как строить отношения с властью.

– Я не против… Но мне лучше водки.

Они направились к бару. Сергей что-то продолжал объяснять… Чащин выпрямился, кивнул гардеробщице:

– Ладно, спасибо. Если встретите… м-м… Аминет, передайте…

– Да как я её встречу? Она вряд ли вернётся.

– Ну, всякое в жизни бывает.

– Да уж, – гардеробщица кривовато усмехнулась, – бывает.

В продовольственном магазине на углу Большой Лубянки и Фуркасовского переулка купил ещё бутылочку «Московского». Уже у кассы, побоявшись, что слишком опьянеет, добавил к коньяку плитку горького шоколада.

Коротко, чтоб случайно не проглотить всё, приложился прямо у двери магазина. Огляделся. До метро две минуты неспешным шагом. Полчаса езды до дома. «И что? Что там? Там же этот», – в первый раз в жизни с настоящим, похожим на ненависть раздражением Чащин подумал о Димыче; испугался и тут же себя оправдал: «Ну а как он себя ведёт?! С ним невозможно. Два месяца чёрт знает чего».

Вспыхнула наивная, детская надежда: а вдруг его нет, в квартире тихо и просторно – квартира опять только его… «Сейчас нет, через час вернётся, – безжалостно убил её Чащин. – И никуда он не уедет – вчера весь день ныл, что денег уже и на метро нет. Намекал, чтобы дал… Нищеглот».

Подрагивая от сырого, липкого холода и коньячного возбуждения, достал мобильный. С минуту смотрел на тёмный мёртвый дисплей, перебирая в уме тех, кому можно позвонить, с кем встретиться… Виктория? Два часа с ней в обмен на четыре тысячи рублей, а потом всё равно надо будет решать, что дальше. А дальше всё равно туда, где Димыч. Слышать его голос, отвечать на его вопросы, сталкиваться в дверных проёмах, ложиться на один, пусть и широченный, диван… Нет, хорош! Надоело. Ну приехал, ну погостил. И давай – или обратно, или как-то жизнь устраивай. На работу иди… Нет, удобно приспособился!.. Чащин вспомнил где-то услышанное выражение «лестничная философия». Зло усмехнулся. Над собой. Да, за последнее время в этой философии поднаторел: сам с собой дискутирует, возмущается, негодует. Действительно, как выброшенный на лестничную площадку, доказывает закрытой двери свою правоту… Поехать и всё напрямую сказать. И пусть решает. А так это до бесконечности может тянуться!..

Но вместо того чтобы пойти к метро – втайне от себя стараясь найти какой-нибудь выход или хотя бы отсрочить с Димычем разговор, – Чащин нажал на мобильном кнопку с зелёной трубкой – дисплей ожил, осветился.

Глотнул из бутылочки, шумно выдохнул. Нашёл максовский мобильник. Поднёс трубку к уху.