Рок умер – а мы живем

– Не надо. Дим, ну не надо меня грузить. Было – да. Я всё помню и ценю. И тебя здесь встретил с радостью. Честно. Но… Два месяца – это много. У меня работа, своя жизнь, девушка…

– Что-то не заметил я девушки. Разве что эта… Виктория, что ли?

– При чём здесь Виктория?

– Ну, других я не видел.

– Её зовут Аминет, – зачем-то сказал Чащин. – Мы с ней давно.

– Как? Как зовут? – Казалось, Димыч забыл, что его выгоняют.

– Всё! Я не хочу об этом. Это – моё личное. И дело в том, что я просто не могу её сюда привести…

– Хм, когда-то мы в одной комнате тёлок дрючили. И ничего, не стеснялись. – Димыч глянул на Чащина и пошёл в комнату. – Ладно, ладно, сейчас соберусь… И – будь счастлив.

Чащину захотелось курить. Вспомнил, что сигареты лежат в кармане пальто. Поднялся, почему-то крадучись направился в прихожую… В комнате Димыч шуршал пакетами, какой-то одеждой, скрипел футлярами кассет.

Найдя пачку «Винстона», Чащин вернулся на кухню, сел туда, где обычно сидел в последнее время, – между столом и холодильником. Какая-никакая защита…

Подташнивало и в то же время очень хотелось есть. Чащин боролся с желанием открыть сковородку, достать кусок мяса… Чтобы притупить голод, глубоко затягивался едким сигаретным дымом. Понимал, сейчас главное – пересидеть, выдержать. Вежливо попрощаться. Запереть дверь. И тогда можно делать что угодно.

Вошёл Димыч, взял с холодильника, с полки какие-то вещи, сполоснул свою эмалированную кружку. Вышел. Включил свет в прихожей. Что-то делал там… Чащин отвалился к стене, прикрыл глаза. Меж пальцев тлела сигарета, но поднести её к губам сил не было. Он чувствовал, что проваливается в сладкий, тёплый похмельный сон…

– Ну всё, Денис Валерьевич, я готов, – голос Димыча.

Чащин открыл глаза, сунул окурок в пепельницу.

– М-да, – вздохнул, словно бы расстроенно. – Ты куда сейчас? – И услышал в своём голосе женские нотки.

Димыч хмыкнул, отвернулся.

– Найду что-нибудь. Может, Макс пустит, а там… Жалко, мобила не работает, деньги кончились…

– У меня есть полторы тысячи… Тыщу возьмёшь?

Димыч опять приготовился хмыкнуть, но сдержался, пожал плечами:

– Ну, если можешь.

Чащин достал бумажник, открыто, чтоб было видно – внутри почти ничего нет, вытащил бело-голубую бумажку.

– Спасибо. Если будет возможность – пришлю перевод.

– Не надо… Ты не обижайся.

– Да ладно, я этого давно уже ждал. И, честно скажу, тяжело мне было с тобой. Как, знаешь… ну, ощущение, что с мёртвым рядом. Как с зомби… Ведь ты другим был совсем. Горел, примером был… А стал… А я – я хоть к коммунистам, хоть к кришнаитам, ещё куда-нибудь, но – только не так. – Димыч в упор посмотрел на Чащина. – Я вам всем буду лёд под ногами.

Чащин улыбнулся как мог мягче:

– Весна уже, Дим.

– Остроумно, молодец. Ла-адно… Может, сдохну где-нибудь на вокзале, но буду знать, что я не такой. Не зомби. Что меня не укусили.

Димыч прошёл в прихожую, надел лямки чехла с гитарой на правое плечо, лямки рюкзака – на левое. Открыл дверь.

– Да, – обернулся, – если что-то забыл…

– Я отложу. Потом заберёшь.

– Вряд ли… Я думаю, мы вряд ли встретимся. У тебя свои маршруты, у меня – свои.

– Жизнь покажет, – вздохнул Чащин. – Кстати, ключи отдай. А то хозяйка…

Димыч достал из бушлата маленькую связку:

– Держи, будь счастлив.

– И ты.

– Хм… Ну вот. – Он пошёл было к лифту, но остановился. – Я вот ещё хотел… Всё ждал, что ты сам спросишь…

– О чём я должен был спрашивать?

– Как твои родители. Не видел, чтоб ты им звонил, письма писал… Или с работы звонишь?

– А что? – Чащина обдало холодком тревоги. – Что-то случилось?

– Да нет. Но я думал, тебе интересно, как они, как выглядят…

– У них что-то случилось?

– Нет, ничего. Живут… Где-то за неделю, как сюда ехать, маму твою встретил…

– Ну вот видишь. Всё нормально… Пока.

Димыч покачал головой:

– Прощай, Дэн. Поменьше душевных волнений.

Оставшись один, Чащин наковырял из формочки в чашку несколько кубиков льда, залил «Аква минерале» из уцелевшей в пустом холодильнике бутылки.

Выключил свет на кухне. Выключил свет в прихожей. Прошёл в комнату, поставил чашку на тумбочку рядом с телевизором. Снял костюм и повесил на плечики. Плечики повесил в шкаф. Снял рубаху, проверил воротничок – грязноват. Отнёс на кухню, сунул в стиральную машинку. Вернулся в комнату. Расправил простыню, встряхнул одеяло. Отпил из чашки холодной, колючей минералки. Снял майку. Потом трусы. Погасил люстру. Лёг, вытянулся, раскинул руки…

От постели пахло чужим человеком. «Завтра перестелю», – пообещал себе. Напряг, натянул все мышцы, сухожилия. От висков до пальцев на ногах. Даже застонал. И – расслабился. Снова напряг, снова расслабил. Выдохнул. Закрыл глаза. И на веки тут же мягко, ласково надавило тёплое, желанное. И Чащин с удовольствием ощутил, что засыпает.

24

Среда, как обычно, получилась нервозной – сдавали вёрстку в типографию; Чащин за последние дни запустил дела, и ему тоже пришлось посуетиться, понервничать.