Не знаю, то ли от этого его вида, то ли от запаха спрея от «Виктория Сикрет» вместо дыма костра, идущего от его одежды, то ли от полного физического истощения в результате ночного бодрствования, но все мои драгоценные защитные механизмы тут же испарились.
И внезапно остались только мы с Гансом.
И боль, от которой я пыталась убежать.
И правда, которую он скрывал.
И художественная инсталляция из доказательств на кофейном столике между нами.
Когда Ганс добрался до верхней ступеньки, я увидела, как его налитые кровью глаза пробежались по вылизанной квартире, скользнули по моему замученному, невыспавшемуся лицу и остановились на всем его вранье, аккуратно разложенном в центре конуры, которая была нашим домом.
Он смотрел на эту кучу так же, как смотрят на щенка – если ты вдруг пришел домой и обнаружил его сдохшим посреди комнаты.
Ганс не взглянул на меня. Не сказал ни слова. Он просто добрался до дивана, рухнул на него, поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях.
У меня во рту образовался миллион вопросов.
Но вслух я произнесла этот:
– Где ты был, на хрен?
Ганс тяжело и долго вздохнул и потер пальцами виски. Я была готова повторить свой вопрос, когда он наконец признался:
– В «Розовом Пони».
– Да, блин, ты им и воняешь. Это там ты встречаешься с Кэнди, Мэнди, Брэнди и Сэнди? Похоже, ты только с ними и тусишь.
– Детка…
– Нет, – возвысив голос, я сделала шаг вперед и направила в его сторону дрожащий палец. – Не смей, блин, звать меня
– Извини, – помотал Ганс головой, все еще не убирая рук от лица.
–
Одним прыжком я подскочила к кофейному столику и сшибла телефон Ганса с вершины бутылочной пирамиды. Я надеялась, что он врежется в стену и разлетится на тысячу кусков, но он с тихим хлопком шлепнулся на чертово кресло.
Что разозлило меня еще больше.
Меня всю переполняло адреналином. Кулаки сжимались. Зубы скалились. Мне хотелось схватить голову Ганса за его чертовы грязные волосы и заставить поглядеть мне в глаза. Мне хотелось бить его по лицу и орать на него за то, что он оказался ничуть не лучше всех остальных известных мне парней. А потом хотелось забраться к нему на колени, и чтобы он держал меня, а я буду плакать, пока не усну.
Но все это было бессмысленно. Ганс не дал бы мне сдачи. Просто не смог бы. И не только потому, что его поведение было непростительным, но и потому, что он был настолько пьян, или под кайфом, или и то и другое, что вообще с трудом держал голову прямо.
– Да чтоб тебя! Ты же потом даже не вспомнишь этот наш разговор. Я ухожу на занятия, – я побежала в столовую и схватила свой рюкзак.
– Погоди, – Ганс поднялся и, вытянув руки вперед, загородил проход к лестнице. – Прости. Мне очень жаль. Я знаю, я все время так говорю, но от этого оно не перестает быть правдой.
– Ла-а-адно, – сказала я, глядя сквозь него мертвыми глазами.
– Я… блин… – Ганс потер затылок. – Биби, я тебя люблю.
– Нет, – отрезала я. – Ни хрена. Ты любишь то, что я для тебя делаю. Ты любишь, что я плачу за квартиру, и сосу тебе, и убираю в доме, и помалкиваю, пока ты изображаешь рок-звезду на своих концертах. Ты и себя-то больше не любишь. Ты погляди на себя.
Пока Ганс разглядывал свой расхристанный вид, я попыталась прошмыгнуть между ним и стеной.
В последний момент он заслонил мне дорогу.
– Не уходи. Ну, пожалуйста? Тебе же не нужно уходить.
– Нет, нужно!
– А ты вернешься?
Это меня остановило. Если честно, я об этом не подумала. У меня не было плана. Я не собрала вещи. Но от мысли, что я проведу хотя бы еще минуту в этой квартире с этой
– Я вернусь, когда вернется Ганс, – отрезала я, снова пытаясь продраться мимо него.
– Что это значит?