Рок-звезда

Он буквально выволок меня, визжащую и пинающуюся, из спальни, по пути заперев замок на двери. Я оказалась заперта за пределами собственной спальни. А Дева-Гот – внутри.

Не помню, сказал ли он мне что-нибудь. Если да, я все равно не услышала ни одного слова. Я помню только, что матерно визжала и швыряла ему прямо в голову все, до чего могла дотянуться. Тяжелую хрустальную пепельницу. Пульт от телевизора. Подсвечник. Другой подсвечник, побольше. Рамку с нашей фотографией возле шины грузовика. Его учебники. Пустую бутылку из-под моего виски. Мое кольцо. Я полностью разгромила квартиру, которую столько времени убирала, а Ганс только стоял на страже возле двери в спальню, рукой отбиваясь от летящих в него предметов.

Когда все было брошено, все стеклянное перебито и весь вред нанесен, я рухнула на диван, прижала к груди подушку и разревелась.

Каким-то образом сквозь пульсирующие у меня в ушах кровь и ярость ко мне в голову начали понемногу пробиваться слова. Одни и те же. Снова и снова.

– Ничего не было. Ничего не было. Ничего не было. Я тебе клянусь, Биби. Ничего не было.

«Он не назвал меня деткой. Интересно, теперь он так зовет ее?»

– Эй, ну, пожалуйста, погляди на меня? Пожалуйста?

Я глянула краешком глаза поверх подушки, которую обнимала. Ганс сидел рядом со мной на диване и смотрел мне прямо в глаза. Он не брился несколько дней. Его глаза были красными и опухшими. И он вонял, как дно пивного бочонка. Но исходящие от него эмоции были чистыми, печальными и искренними.

– Ничего. Не было.

– И ты думаешь, я этому поверю? – я указала на дверь в спальню. – Да вы все время болтали по телефону у меня за спиной. Почему бы и не потрахаться, пока меня нету, а?

Ганс продолжал говорить тихим, ровным голосом, как будто вел переговоры со сбежавшим из сумасшедшего дома пациентом.

– Мы с Викторией дружим еще со школы. Она пару недель назад рассталась со Стивеном, и ей надо было с кем-то поговорить.

– Да уж, конечно, – фыркнула я, отворачиваясь от него.

Он такой наивный. Деве-Готу надо было с кем-то поговорить, и она названивала ему каждый день два месяца подряд, вместо того чтобы позвонить Джульет или мне? Да ладно. Ей нужен был его член, но Ганс всегда видел в людях только хорошее.

Особенно в расстроенных симпатичных девушках.

– Биби, погляди на меня.

– Не смей меня так называть!

– Ты сказала, чтобы я не звал тебя деткой. А теперь я не могу называть тебя даже Биби? Так как же мне, на хер, тебя называть?

– Лучше вызови такси для той сраной шлюхи, которая заперта в моей спальне! – последние слова я проорала в сторону запертой двери у него за спиной, приставив руку ко рту.

– Биби…

Я злобно взглянула на него, и он приподнял руки.

– Ничего не было. Я клянусь тебе. Я пошел в бар, где работает мой приятель, и там набрался. Я позвонил Виктории, чтобы выплакаться в дружеское плечо, и она тоже решила приехать. И мы оба выпили слишком до хрена, так что я велел ей валить сюда и пообещал, что утром пригоню ее машину.

– И ты думаешь, я поверю, что девка, которая месяцами звонит тебе тайком, надралась с тобой, приперлась к тебе домой и не пыталась трахнуть тебя в моей постели? – последние слова я снова проорала в сторону спальни.

– Погляди на меня. Я же еще одетый.

Это была правда. На нем были трусы, майка и даже носки. Все, кроме джинсов, которые я видела на полу. А Ганс никогда не спал в одежде.

– Я дал Виктории майку и шорты вместо пижамы, и мы отрубились.

И тогда дверь спальни приоткрылась, и через щелку выглянула пара глаз, как у енота.

– Это правда, – просипела Дева-Гот. Ее голос звучал так, будто кто-то водил наждаком по стеклу.

Она приоткрыла дверь чуть пошире, и я увидела, что она и вправду была в старой майке и шортах Ганса. Ее накрашенные глаза жутко размазались, и она была еще бледнее обычного, а на бедре у нее спереди и сбоку вспухали лилово-красные полосы.

Похоже, у нее утро выдалось еще похуже, чем у меня.

Хорошо.

Дева-Гот робко выбралась из своей тюрьмы, сделала шаг, потом другой, потом еще – пока не подошла прямо ко мне. Присев, чтобы наши глаза были на одном уровне, Виктория взяла мою руку, поцеловала костяшки пальцев и заплакала. Я уж не знаю, было ли это от раскаяния в том, что она пыталась украсть моего бойфренда, или из сострадания к моей боли, или она оплакивала нашу дружбу, которую непоправимо разрушила, но я сама отчаянно нуждалась в утешении, и я приняла его.

Соскользнув с дивана, я села на пол рядом с Викторией, позволила ей обнять меня, и мы заплакали вместе.

Когда мы отплакались, я закурила и заметила, что Ганс расхаживает туда-сюда вдоль дивана, грызя ноготь на большом пальце. Он казался несчастным, потерянным и абсолютно бесполезным.

– Почему бы тебе не отвезти ее домой? Мне надо собираться, – сказала я.

Ганс взглянул на меня, нахмурив брови.

– В смысле, собираться? Что ты хочешь взять?

– Ну, свое барахло. Я уезжаю. И отказываюсь от аренды, так что можешь делать с этой квартирой, что хочешь. Мне насрать.