Рок-звезда

Никто из нас больше ничего не сказал, не зная, как закончить этот разговор. И хотим ли мы это делать.

– Эй, Панк?

– А?

– Прости меня. За последний раз. И за все. Мне очень жаль.

– Я знаю, Рыцарь. Знаю.

43

Хорошие новости – мне наконец удалось поспать.

Плохие новости – этот сон полностью восстановил мой слезный запас.

К счастью, по вторникам в отделе верхней одежды в «Мэйсис» никогда не было покупателей, потому что если бы они там были, то ушли бы все перемазанные потеками туши – и их новые куртки, и чек, и пакет с покупками. В моем распоряжении был весь отдел, и мне было совершенно нечем больше заняться, чтобы отвлечься от своей дерьмовейшей ситуации, кроме как слушать десять рождественских песен, повторяющихся раз за разом в долбаном октябре, думать и передумывать. И плакать.

Когда моя начальница зашла проверить наличность в кассе, она бросила только один взгляд на мое лицо и отправила меня домой.

Домой.

Как будто у меня был дом.

Я уже третий день ходила в той же самой одежде, поэтому решила заехать в квартиру и забрать свои вещи. По пути я захватила в упаковочном отделе несколько пустых коробок и поехала, молясь, чтобы Ганса не оказалось дома. Я решила, что шансы в мою пользу. Его никогда не бывало дома, когда я там жила, так с чего он теперь-то станет домоседом?

Подъезжая к нашему дому, я включила в машине отопление и всю дорогу теребила застежку своей летной куртки, хотя она и так была застегнута до самого верха. Я вся тряслась, и дело тут было не в погоде. Я старалась успокоиться, прикуривая сигареты одну от другой и представляя, что Ганса не будет дома, но, когда я подъехала к дому и увидела его БМВ криво припаркованным на обочине с раскрытыми окнами, я поняла, что все мои позитивные настройки пропали втуне.

Будучи на грани полноценной панической атаки, я решила плюнуть и приехать попозже. У меня не было сил на еще одну ссору. Мне и на предыдущую-то их не хватило. Но когда я переключалась на заднюю передачу, часы радио в машине велели мне остаться. Они сказали мне, что мироздание привело меня в это время на это место не просто так, и мне осталось лишь сделать последние шаги. Они сказали мне, что сейчас 11:11.

Время.

Припарковавшись, я в странной тишине подошла к дому. Все птицы улетели на юг. Сверчки и цикады попрятались на зиму. Дети были в школе, их родители – на работе, а осенние листья, обычно хрустевшие под ногами, обратились в тлен. Казалось, весь мир затаил дыхание, пока я возилась с ключами и отпирала дверь.

Но, как только дверь была раскрыта, как только тайна наконец вышла наружу, весь мир позади меня испустил общий выдох. Загудели машины, залаяли собаки, заревело дорожное движение, а я уставилась на пару черных лакированных сапог с высокими каблуками, валявшихся перед нижней ступенькой лестницы.

Я никогда раньше не теряла контроля над собой. Неважно, какой пьяной или под каким кайфом я бывала, какая-то малая часть моего сознания все равно оставалась начеку, чтобы следить за остальной мной. Чтобы снять косметику перед тем, как отрубиться. Чтобы прикусить язык, пока не сказала чего-то совсем уж лишнего. Чтобы приказать мне остановить машину, пока я никого не убила.

Но тут эта сволочь ушла с дежурства.

Я взлетела по ступенькам и замерла наверху, вертя головой по сторонам. Все было тихо. Ни в кухне, ни в гостиной никого не было. А моя инсталляция из нагромождений лжи была сдвинута на край кофейного столика, чтобы освободить место переполненной пепельнице, десятку пустых пивных банок и моей опустевшей бутылке «джека».

Значит, оставалась только спальня.

Повернув налево, я направилась к открытой двери в нескольких метрах от меня и замерла на месте, когда увидела перед собой свой худший кошмар, реализованный черным по белому. Черные волосы – его лохматые, ее длинные и прямые, обрамляющие сливочно-белую кожу. Мое черное одеяло, небрежно прикрывающее их спящие тела. Белые стены нашей квартиры, светящиеся в лучах утреннего солнца. И его драные черные джинсы кучей на полу перед дверью.

Вид Девы-Гота в моей постели с моим бойфрендом ударил меня так сильно и так внезапно, что мне показалось, что меня ударили физически. Болело все. Везде. Шок врезал мне прямо под дых. Отвержение наотмашь ударило в голову. Предательство, как и положено, вонзилось в спину. Но только после того, как я увидела, что Ганс исподтишка смотрит на меня из-под своих длинных черных ресниц, притворяясь спящим, ярость вспорола мне грудь и хирургически удалила из моего сердца все его следы.

Рванув к кровати, я одним движением схватила одеяло и простыни и со всей силы врезала ими по голым бедрам Виктории, с криком: «Убирайся из моей постели!»

Ее карие глаза распахнулись, и я ударила ее снова. Шлеп! Моя рука оставила на ее белой коже заметный красный след.

Она в панике села, изо всех сил пытаясь уклониться, спросонок и с похмелья явно плохо соображая, что происходит.

– Я сказала, убирайся из моей постели! – взревела я и как следует врезала ей в последний раз, превращая ее белую ногу в мясной фарш. Но тут на моих руках сомкнулись сильные руки Ганса.