Рок-звезда

Придерживая тележку за ручку, Ганс посмотрел на список через мое плечо. Подняв глаза, я уперлась взглядом прямо в глаза Графа Дракулы у него на плече. Мне не понравился этот злобный взгляд, так что я протянула руку и нарисовала графу усы.

– Эй, что Бела тебе сделал? – хохотнул Ганс, изучая мое произведение.

– Кто?

– Бела Лугоши, актер, который играл Дракулу.

– Ах, извини. Но ты ошибся. Есть только один подлинный Граф Дракула, и это Гэри Олдмен. А в версии Гэри Олдмена есть усы. Так что давай сюда руку. Ему надо еще и бородку дорисовать.

Я ухватила его за локоть, но Ганс другой рукой выхватил у меня ручку, спасая беднягу Белу от дальнейшего издевательства.

– Этот Дракула мне тоже нравился, но когда я был маленьким, это кино еще не вышло, – сказал Ганс, защищая свои предпочтения в боди-арте.

– И что? Когда ты делал тату, оно же уже было.

– Да, но дело не в этом, – сказал Ганс, когда я наконец убрала ручку и список и покатила тележку в отдел гастрономии. – Я придумал это тату, когда мне было, наверное, лет десять.

Я остановилась перед витриной с мясом и задрожала от холода.

– Хм, не то чтобы я осуждаю, но чем занимались твои родители, пока ты смотрел, – я оглядела его снизу вверх, – «Восставшего из Ада» и «Резню Бензопилой в Техасе»?

Я взяла пачку нарезанной индюшиной грудки. У меня был на нее скидочный купон. На пятьдесят центов. На сэкономленное можно было купить примерно две с половиной сигареты.

– Ссорились.

Я бросила мясо в тележку и посмотрела на Ганса.

– Когда они ссорились, я уходил наверх и смотрел там кино, – пояснил он.

Я вгляделась в его лицо, но его мрачные черты оставались спокойными.

Переведя взгляд на его руку, откуда на меня взирало одно искаженное, злобное лицо за другим, я спросила:

– Похоже, они часто ссорились, да?

Когда я снова перевела взгляд на его лицо, я словно посмотрела на шторм сквозь иллюминатор на корабле. Крошечный кусочек бушующего моря.

– Ну да, – сказал Ганс, встречая мой взгляд.

Я ощутила всплеск адреналина, мой инстинкт борись-или-беги снова поднял голову. Единственным человеком, обсуждавшим со мной свое травматичное прошлое, был Рыцарь, и справляться с ним в таком эмоционально неуравновешенном состоянии было все равно что заговаривать гремучую змею. Одно неверное движение, один неправильный ответ, один взгляд не туда – и он укусит.

Но этот взгляд не был змеиным; он был вменяемым. Он не прогонял меня, он был мне рад. Это был Ганс, мой Ганс, человек, носящий сердце на своем татуированном рукаве. Я могла больше не бояться. Мне просто нужно было это осознать.

– Значит, когда твои родители ссорились, ты убегал и смотрел ужастики? – спросила я, стараясь применить то немногое, что успела выучить на курсе межличностных коммуникаций.

«Обобщай. Оценивай. Слушай и кивай».

– Ну да, – говорил Ганс, хмуря брови и кусая ноготь на большом пальце. – Странно, да? Не знаю, почему я не смотрел те же мультики. Может, потому, что мне было страшно? Ну знаешь, типа, может, мой мозг как-то думал, что мне страшно из-за кино, а не потому, что папа там, внизу, крушит кулаками стены.

У меня заныло сердце при мысли о том, как напуганный малыш с большими глазами и спутанной копной волос прячется в своей комнате, заменяя один кошмар другим. Это было так нечестно. Ганс был добрейшим, самым любящим существом, какое я знала. Он заслуживал того, чтобы ему каждый вечер подтыкали одеяло и читали сказку. Он заслуживал объятий и утешений, типа – все эти монстры ненастоящие. А вместо этого он искал у монстров утешения.

Моя жалость, вскипев, перешла в ярость. Мысли заметались. Я представила, как крушу и ломаю все драгоценное дерьмо в их роскошном доме. Картины в рамах. Фарфоровые вазы. Тонкий фарфор на накрытом по всем правилам сервировки столе в столовой, который никто никогда в жизни не использовал. Я вообразила, как выхватываю телефон у Ганса из кармана, звоню им и говорю, что они дерьмо и не заслуживают такого сына.

«Стоп, Биби. Остановись. Кивай своей чертовой головой и анализируй чувства этого человека».

– Ничего странного, – сказала я, глотая свою ярость и ласково кладя руку на новые усы Белы Лугоши. – Я думаю, это как раз очень даже имеет смысл.

Одна из ямочек Ганса стала глубже, но он все еще не улыбался.

– И это сработало. После того как я пересмотрел все страшилки, которые только мог найти, я в какой-то день понял, что больше не боюсь. Мне было только двенадцать, но я уже был ростом почти с отца. Так что, вместо того чтобы прятаться в своей комнате, я решил, что наконец спущусь к ним и прекращу все это.

Сглотнув, Ганс уставился куда-то вдаль.