Рокфеллеры

Став его президентом, Уэлч назначил директором своего протеже Саймона Флекснера, которого считал лучшим молодым патологоанатомом в Америке. Флекснер вырос в Луисвилле, но имел немецко-еврейские корни и идеально соответствовал рокфеллеровской модели дисциплинированного и ответственного самоучки. В 1902 году, когда Уэлч сделал ему «предложение века», Флекснеру было 39 лет, и он далеко не сразу смог определиться с выбором между пожизненным местом профессора патологоанатомии в Университете Пенсильвании и работой в «институте, занимающемся исключительно открытием чего-то нового». Он спросил, почему Гейтс убеждён, что они откроют что-то новое; тот ответил, что надо попросту в это верить. На размышления у Флекснера ушло несколько месяцев; наконец, он согласился, выторговав себе право назначать высокое жалованье перспективным учёным и оборудовать при институте небольшую больницу для проведения клинических исследований. Его деловой подход так понравился Рокфеллеру, что тот выложил ещё миллион долларов.

Между тем полгода, отведённые Эбби на проверку их с Джоном чувств, подошли к концу, а она так и не получила от него никакого ответа. Сколько можно ждать, в конце концов? Ей скоро двадцать семь! И между прочим, за ней ухаживают шестеро. Джон поехал в Форест-Хилл и, гуляя с матерью по саду, набрался мужества и спросил, что она думает о мисс Абигейл Олдрич. Неожиданно для него Сетти рассмеялась: «Ты же любишь мисс Олдрич! Почему же ты сразу не поедешь и не скажешь ей это?» Джон немедленно вернулся в Нью-Йорк, стал жарко молиться и услышал «голос Господа», благословившего его выбор. «После стольких лет сомнений и колебаний, великого томления и надежд на меня снизошёл высший покой». Не откладывая до утра, он отправил Эбби письмо, прося позволения увидеться с ней. Естественно, она его ждала. По дороге Джон заехал в Ньюпорт, где сенатор Олдрич отдыхал на яхте, рассказал ему, какое жалованье он получает и каковы его финансовые перспективы, а затем попросил руки его дочери. «Мне важно только, чтобы моя дочь была счастлива!» — театрально воскликнул будущий тесть. Возликовав, Джон помчался в Уорвик, где у Олдричей был летний дом на берегу залива Наррагансетт.

Стояла тёплая августовская ночь, луна высветила длинную голубоватую дорожку в чёрной воде. Стрекотали сверчки, поскрипывал песок под неспешными шагами — и Джон наконец-то выдавил из себя сакраментальный вопрос. Эбби не удалось скрыть усталости из-за нерешительности своего избранника. «Ты вправду любишь меня?» — спросила она. Тут-то до Джона, наконец, дошло, чем он рисковал: ведь из-за своей медлительности он мог потерять её навсегда! Просто удивительно, что столь замечательная девушка выбрала такого мужчину, как он... «Не могу поверить, что всё это правда, что вся эта священная радость, это святое доверие — моё! — ликуя, написал он матери. — Вместо того чтобы покинуть тебя, ибо я никогда не покину тебя, я приведу тебе ещё одну дочь, которая сделает тебя в сто раз счастливее». Эбби тоже написала будущей свекрови: «Другого такого человека, как Джон, больше нет, — такого настоящего, нежного, мужественного. Я невероятно им горжусь».

Узнав о помолвке, репортёры тотчас раструбили: «Крез пленён!» — и стали строить предположения, как же сможет ужиться эта пара. «Молодой мистер Рокфеллер... преподаёт в воскресной школе, не верит в карты, танцы или декольте, а мисс Эбби и представить себе не может, что от всего этого можно отказаться». Затем журналисты ополчились на отцов. Им было трудно решить, кто более отвратителен: Джон Д. Рокфеллер, породивший «Спрута», или сенатор Олдрич, ливший воду на мельницу монополий. Однако детей щадили и даже хвалили за прогрессивные взгляды.

Дети хотели, чтобы церемония прошла скромно, в церкви Уорвика. Джон-младший не любил привлекать к себе внимание толпы, Эбби тоже старалась избежать лишней помпы. Но сенатор Олдрич был с этим не согласен: свадьба должна быть, как у людей. За месяц до назначенного дня он нанял несколько десятков рабочих, чтобы они подготовили к торжеству бальный зал чайного домика в имении Уорвик и окрестный сад.

За этот месяц произошло очень важное событие. 5 сентября 1901 года президент Уильям Маккинли приехал на Панамериканскую выставку в Буффало; посмотреть на него и послушать его речь собралась толпа в 116 тысяч человек. Пиротехники устроили патриотический фейерверк; в вечернем воздухе повисла огненная надпись: «Добро пожаловать, президент Маккинли, вождь нашей нации и нашей империи».