Рокировка по длинному пути

Но масштаб предстоящей задницы я оценил несколько позже, когда еще одна девчонка с Равенкло, когда я наткнулся на нее во время вечернего патруля, неожиданно состроила глазки и предложила на выходных сопроводить ее в Хогсмид. Благо я ее почти не знал и сумел вежливо отказать, сославшись на занятость. Но ее предложение открыло мне глаза — в следующем году нас ждет время любовных историй и девчачьей охоты на женихов. Всех, кто вернется после каникул без кольца помолвки, ждет массовая гонка по добыче подходящего мужа. Благо я, как предатель крови, да еще нищий и без связей в обществе, для большинства не стану лакомой добычей. Все, что мне светило — школьные романы без особых последствий. Это в этом году СОВы — первый серьезный экзамен, и особо некогда интриговать и бороться без правил за подходящего для брака партнера, а вот на следующий… Пора начать проверять еду, да и Гарри подсказать, а то его быстро к рукам приберут, особенно если он с Чжоу разбежится.

На самом деле в Хогвартсе на школьные романы смотрели сквозь пальцы. Когда можешь рассчитывать только на поцелуи и не более, понятие нравственности не является проблемой и предметом особого волнения. Многие среди чистокровных были сговорены еще с детства, но это не мешало им весело проводить время с другими.

Тот же Малфой открыто встречался с Паркинсон, хотя его предположительная невеста Астория, годом младше жениха, тоже училась на Слизерине. Официальную помолвку обычно назначали на последних курсах, и никто не смотрел косо на его увлечение и не осуждал за ветреность.

Сама Панси была невестой Уокмана — чистокровного увальня с шестого курса Равенкло. И Падма с Парвати были уже сосватаны с кем-то из своих, но это не мешало им встречаться с нашими парнями. В Хогвартсе популярность у противоположного пола только добавляла очков к личному рейтингу. Ей принято было гордиться. Диггори до сих пор собирал вокруг себя толпу фанаток, несмотря на помолвку с Делакур. Просто после помолвки девушки перестали строить на него планы, но это не мешало им его и дальше обожать, а ему — снисходительно принимать их обожание.

Впрочем, хорошим тоном считалось на людях вести себя сдержанно и не давать повода к обвинениям в распущенности, а уж кто в кого влюблен и с кем в Хогсмид пойдет, а потом в нишах целоваться будет, никому особого дела нет. Школьные романы оказывали положительный эффект на учащихся и снимали общий градус напряжения и агрессии в стенах Хогвартса. Пока факт магической помолвки не свершится — ты волен делать что захочешь, в пределах приличий, конечно. Ведь потом большинство выпускников ждал брак с нелюбимыми, а то и вовсе незнакомыми людьми, теми, кого выбрали им родители для усиления положения семьи в магическом обществе. И школьные годы были единственным временем относительной свободы выбора для собственных чувств и желаний.

Бывало, конечно, что школьная любовь приводила к бунту против родителей и даже побегу. Но такие случаи были так редки, что считались исключением. Магический мир очень закрыт, и всем с детства вдалбливали, чем они рискуют, пойдя против воли семьи — стать изгоями без родственных привязанностей, имени и поддержки, связей в обществе, жилья, денег и работы. Не говоря уж о риске преследования и кровной мести. И перед такой ужасной перспективой большинство выбирало долг и семью, даже вопреки своей большой и настоящей любви.

В Хогвартсе ученики не только изучали магические дисциплины, но и общались, пытались строить отношения, в том числе и личные, заводить нужные знакомства и полезные связи. Учились любить, чувствовать, мстить, ненавидеть, интриговать — жить в подобии более сглаженной и безопасной реальности, что гарантировали стены школы и постоянное наблюдение взрослых. Писать черновик, чтобы потом использовать собранные материалы и компромат для написания серьезной книги своей собственной жизни. Отец был прав: Хогвартс — действующая модель магического общества. И я бы мог спокойно, как прочие, завести интрижку с Лавандой, а потом бы мы мирно расстались и переключились на других. Вот только мне это даром не сдалось.

Увы, все девчонки в школе воспринимались мною, как малолетки. Да, многие из них обладали вполне зрелыми соблазнительными формами, особенно ученицы с последних курсов — и там явно было на что посмотреть и что обсудить с парнями в пошлых бравурных разговорах. Но мышление, рассуждения и восприятие мира у девчонок оставались еще подростковыми. Когда я представлял себе это радостное — Бон-Бон; обнимашки и восторженный щебет Лаванды; пустые разговоры, надуманные претензии, капризы и смущенное хихиканье, у меня заранее звенело в голове. И остальные особи женского пола немногим отличались от Лаванды.