Роковая награда

«Охрана, автомобиль… Кто же ее отец? Уж не сам ли Луцкий?» – бешено соображал Рябинин. Он вспомнил огромный портрет на здании губкома: «Это наверняка Луцкого портрет. Впрочем, сходства нет. Кто же? Ладно, неважно, мало ли видных партийцев в городе?»

– Договорились, – вслух произнес Андрей.

– Славненько! – Полина хлопнула в ладоши и, поглядев на темное небо, спохватилась. – Ой, солнце село! Пора расходиться. Ночами жутковато, идемте.

Они зашагали к выходу из парка. На фонарных столбах уже зажглись электрические лампы.

Дом Полины, солидный трехэтажный особняк за чугунной оградой, действительно был недалеко. У ворот стоял красноармеец с винтовкой.

Андрей и Полина пожелали друг другу спокойной ночи и расстались под взглядом равнодушных казенных глаз.

* * *

Было уже поздно, но спать не хотелось. Полина села за стол и открыла дневник: «Восьмого мая 1924 года. Решила вернуться к моим забытым на целый месяц запискам. В последнее время ничего примечательного не случалось, кроме привычной суматохи в преддверии Первомая. Сегодня же произошла забавная встреча – познакомилась я (на улице! Позор!) с неким Андреем Рябининым, личностью открытой и прекрасной своей армейской героикой, но вместе с тем обладающей тонким умом и образованностью.

В наших пенатах подобные кавалергарды давно перевелись, обросли животиками и поблекли. Невольно Андрей напомнил мне отца в 1918 году – красивого, подтянутого, полного революционной романтики. Смешно мечтать о чем-либо, но Андрей мне приятен. Да и просыпается иногда во мне здоровый первобытный авантюризм – благо, на дворе бушует весна, и хочется чудесных и дурашливых приключений! (Oh, Mein Gott, как все это глупо)».

Глава XI

В половине девятого утра директор Трофимов проводил планерку с руководителями подразделений. Подводились итоги недели, ставились задачи на следующую трудовую пятидневку. В конце заседания Трофимов зачитал приказ о создании комиссии по расследованию «несовместимой с должностью совработника деятельности гражданина Невзорова С.И., исполняющего обязанности начснаботдела завода „Красный ленинец“. В комиссию вошли: предзавкома Гавришин, окружной оперуполномоченный уголовного розыска Дробышев и главный инженер Бехметьев. Возглавить комиссию предстояло секретарю партячейки завода Михееву. Сам Невзоров, тридцатилетний молодчик с испитым лицом, молча сидел в сторонке. Зачитав приказ, Трофимов объявил планерку оконченной. Люди стали расходиться к рабочим местам.

Рябинина остановил партсекретарь Михеев:

– Наслышан о ваших успехах, Андрей Николаевич. Нам не довелось познакомиться, – он подал Рябинину руку, – Алексей Степанович! Вы определили состав бригады для подготовки зала губкома к партконференции?

– Список подготовлен. Выезжаем через час, сбор – у ворот цеха, – ответил Андрей.

* * *

В десять часов у ворот столярного цеха со скрежетом остановился заводской «гочкисс». В кузов полезли Сергунов, Ковальчук и Заправский из редколлегии комсомольской ячейки. На пассажирское место («для политического руководства») забрался Михеев. Андрей сел вместе со своими рабочими – в кузов грузовика.

Зал, где предполагалось провести конференцию губернской парторганизации, был огромным и светлым, на пятьсот посадочных мест. Михеев тут же «определил задачу»: выявить поломанные кресла, осмотреть пол и сцену, подумать об украшении помещения. Отметив важность исторического момента и призвав товарищей к сознательности, Алексей Степанович удалился.

– Ступай, перерожденец, без тебя управимся, – буркнул вдогонку Михееву Ковальчук и вместе с Сергуновым принялся осматривать кресла, занося неисправности в блокнот.

Рябинин и Заправский прохаживались, обсуждая варианты оформления зала. Остановились на хвойных гирляндах, перетянутых кумачовыми лентами. Портреты Ленина и Троцкого, прикрепленные к алому бархату занавеса, решили освежить. Заправский предложил подвесить над сценой разноцветную светящуюся гирлянду, но Андрей возразил – не Новый год. Двери и окна договорились покрасить и задрапировать бархатными гардинами цвета бордо.

Через час все четверо собрались для подведения итога. Сергунов высчитывал количество пиломатериала и краски, Ковальчук объявил о необходимом для ремонта числе работников. Андрей делал пометки, попутно отвечая Заправскому:

– …Гирлянду изготовит и повесит комсомольская ячейка, так и скажи Самыгину. Заодно вымоете пол после ремонта.

Его указания прервал шум в коридоре. Двери распахнулись, и в зал втянулась толпа ответственных работников губкома. То, что они были «ответственными», не вызывало сомнений – их лица были озабочены проблемами государственной важности, многие несли под мышкой крокодиловые портфели.

Во главе группы чиновников выступал высокий человек средних лет. В молодости он, несомненно, был красив, но к сорока отяжелел, хотя и сохранил былую стать. Широкие плечи облегал легкий полувоенный костюм – белый хлопчатобумажный пиджак с накладными карманами. Под ним виднелась белоснежная сорочка и черный с золотой искрой галстук. Широкие светлые брюки ниспадали на изящные французские туфли.