Роковая тайна сестер Бронте

Ночь напролет провел он без сна, терзаясь отчаянными сомнениями. «Неужели это правда?» — в смятении вопрошал он себя. В его воспаленном мозгу с лихорадочной быстротою мелькали, молниеносно сменяя друг друга, отдельные обрывки фраз из последнего бурного диалога хозяев всей этой жалкой роскоши. Она готова была поклясться в том, что не любит его! Она, чьи жаркие ласки и страстные объятия до сих пор еще хранили свой живой след на его юном теле. Ужели в ее восхитительных, блаженно дурманящих поцелуях таился жгучий яд, столь естественно и правдиво выдаваемый коварной обольстительницей за сладкий нектар?

Пасторский сын машинально поднял руку и тыльной стороной кисти брезгливо отер губы. Ему почудилось, будто он ощутил вдруг противный привкус поцелуев престарелого Эдмунда Робинсона, суровую и ледяную печать которых несли на себе ее уста.

«Так, значит, она любит его? Прекрасно! Пусть с ним и остается! — возбужденно рассуждал сам с собою пасторский сын. — Я завтра же без сожалений покину этот Люциферов[46] дворец и вернусь в Гаворт. Мне не нужны жалкие крохи с его стола! С меня довольно!»

Встал он рано утром вместе со слугами, едва только на востоке занялась заря. Лихорадочно собрав вещи и спрятав узелок, в котором помещалось все его добро, за пазуху, он поспешно спустился в переднюю и уговорил старую подслеповатую экономку отворить ему заднюю дверь, заявив, что ему необходимо прогуляться. То же самое ему пришлось сказать и привратнику. Несмотря на явную нелепость этой уловки, она все же удалась. Оказавшись за воротами Торп Грина, пасторский сын с неизбывной тоскою в сердце обернулся и бросил прощальный взгляд в сторону хозяйского особняка, величественно проступающего сквозь зыбкую пелену тумана и предстающего в пурпурном сиянии восходящего солнца.

Юноша торопливо отвел глаза от столь восхитительного райского видения и поспешил прочь. Хорошо еще, что он поднялся так рано, избавив себя тем самым от страшной обязанности объясняться со своими господами. Один лишь взгляд на прекрасную миссис Робинсон, один лишь отблеск сожаления в ее пленительных томных очах — и ему не достало бы духу переступить злополучный порог этого горделиво-сурового замка и оказаться за пределами судьбоносной усадьбы Торп Грин. Но теперь, хвала Небесам, он оградил себя от столь жестокой, мучительной пытки. Господь помог ему хотя бы в этом.

…Пасторский сын едва помнил, как добрался до Гаворта и оказался под благодатной крышей родительского дома. В сознании его сгущались зловещие тени, непомерно ширясь и громоздясь друг на друга, образуя в своем хаотичном сплетении нечто бесформенное и пустое. У ног его эфемерно-зыбкой пеленою лежал этот бренный мир, но, оглядываясь вокруг, он видел лишь страшные змеиные пасти, таящие в себе смертоносный яд и дышащие прямо в лицо огненно-черным смрадом преисподней. И в сонме этих отвратительных призраков легким сверкающим облачком предстала Она. Как обычно — величественная и прекрасная, в странном, словно бы сотканном из неосязаемых воздушных нитей, одеянии, состоявшем из одного лишь бархатного платья, отделанного пурпурной бахромою, стекавшей книзу тонкими струйками крови. То была кровь невинного агнца, запятнавшая ее руки.

Это кошмарное видение то и дело являлось перед воспаленным взором бедного юноши, буквально преследуя его повсюду и не давая покоя ни днем ни ночью.

Как пленительна и как коварна была эта женщина! «Подлинная королева Марго[47] в своем белоснежном атласном наряде, залитом реками крови ее несчастных подданных! — мелькнуло в голове пасторского сына. — Быть может, она уже держит наготове жестяные коробочки, чтобы сложить туда сердца всех загубленных любовников и пришить к корсажу у пояса юбки».

Оказавшись в Гаворте, Патрик Брэнуэлл не замедлил вернуться к своим прежним привычкам. Дни и ночи проводил он за стойкой трактира гостиницы «Черный Бык», где заливал свое горе реками джина и йоркширского эля. В довершение ко всему прочему юноша пристрастился к опиуму, настойки которого он стал принимать регулярно в больших дозах. Очень скоро он смог убедиться вполне, что, лишь прибегнув к этому средству, было возможно на некоторое время заглушить страдания и прогнать навязчивые призраки, терзавшие его сознание сплошным страшным кошмаром. Но даже и сквозь крепкий наркотический дурман настойчиво прорывался Ее божественно-дьявольский облик, мерцавший в ослепительной игре света и тени.