Роковая тайна сестер Бронте

— Ты прав, Эдмунд, — сказала миссис Робинсон, тяжело вздохнув, — я, несомненно, заслуживаю самых жестоких порицаний. Делай со мной все, что угодно, только оставь в покое несчастного мальчика! Он ни в чем не виноват!

— Разумеется! — подхватил ее супруг. — Этот юноша ни в чем не виноват, кроме того незначительного нюанса, что он заставил тебя полюбить себя. Одного этого вполне достаточно, чтобы у меня возникло желание отослать его отсюда и как можно скорее! Право слово, я с удовольствием разряжу в этого франта свой боевой пистолет, если он посмеет хотя бы прислать тебе письмо!

— Это неправда, Эдмунд! — непроизвольно вырвалось у миссис Робинсон.

— Что неправда, дорогая? — пристально глядя ей в глаза, переспросил ее супруг.

— Неправда, что он заставил меня полюбить себя!

— Конечно, заставил! — возразил достопочтенный хозяин Торп Грина. — Быть может, неосознанно, сам того не желая, но все же заставил, раз ты, в конце концов, его… полюбила!

Мистер Робинсон мгновенно затаил дыхание, напряженно вслушиваясь в удручающую тишину в отчаянном стремлении всей своей сущностью уловить и постигнуть то страшное признание, которое должно было ее нарушить.

Молчание продлилось довольно долго. Наконец миссис Робинсон, глубоко вздохнув, медленно проговорила:

— А если я скажу, что не люблю этого юношу, ты не лишишь его места, Эдмунд?

Патрик Брэнуэлл, все еще стоявший за своей ширмой, внезапно почувствовал, что у него похолодело под ложечкой, и сердце ухнуло куда-то в неизмеримое небытие, словно сраженное острым клинком кинжала. Тело его заколотило мелкой дрожью; он инстинктивно облокотился на дверь, чтобы кое-как удержаться на ногах и плотно стиснул зубы, едва сдержав невольный крик. В этот момент пасторский сын как никогда был близок к тому, чтобы обнаружить свое присутствие.

— Ты, разумеется, лжешь, Аннабелла, — донесся до него, словно сквозь призму кошмарного сна, глубокий и тягучий голос мистера Робинсона. — Конечно же, ты его любишь! Может ли быть иначе: он молод, здоров и полон жизненных сил — не в пример твоему старому мужу-инвалиду. Он, несомненно, дарит тебе то блаженное наслаждение, которого ты уже давно не можешь получить со мной.

— В самом деле — куда мне с ним тягаться! — продолжал почтенный хозяин Торп Грина, обреченно вздохнув. — Мы с тобой были уже женаты, когда этот молодой человек ходил пешком под стол и развлекался игрушечными пистолетами. Ты — женщина в самом расцвете лет, горячих итало-испанских кровей. Природа берет свое. Так вправе ли я упрекать тебя в том, что ты даришь любовь и нежность юноше, который делает тебя счастливой?

Мистер Робинсон замолчал, слепо вглядываясь в серый полумрак сгустившихся сумерек. Его прелестная супруга поднялась с колен и направилась к столу, чтобы зажечь свечу. Этот стол стоял недалеко от тайного убежища, где все это время прятался Патрик Брэнуэлл. Затаив дыхание, юноша с неизъяснимым трепетом следил, как стройный силуэт фигуры его возлюбленной приблизился едва ли не вплотную к его укрытию. Этот силуэт на несколько мгновений склонился над столом, а затем с кошачьей грацией заскользил в обратном направлении, озаренный тусклым мерцающим бликом свечи. Миссис Робинсон подошла к кровати мужа и, примостившись на высокий табурет у ее изголовья (тот самый, на котором все утро просидел в отчаянном ожидании пасторский сын), бережно положила свою мягкую ладонь на лоб больного.

— Успокойся, Эдмунд, — раздался в тиши ее нежный мелодичный голос. — Я ведь уже сказала тебе, что не люблю этого юношу и повторяю это снова. Я обошлась с тобой дурно, не спорю. Мне нет оправданий. Но в одном я осталась честна перед тобою: разделяя с ним ложе, я не отдала ему своих сокровенных чувств. Они всецело принадлежат тебе, мой дорогой, поверь мне…

Взрыв неистового негодования и горькой обиды снова обдал Патрика Брэнуэлла горячей волною. Младая кровь взыграла в нем буйным ключом, стремительно понеслась по жилам и бешено застучала в висках. Он мгновенно подался вперед и яростно вцепился дрожащими пальцами в атласную занавеску, спускавшуюся от потолка к полу изящной драпировкой. Пасторского сына одолевал страшный соблазн немедленно сдернуть эту прелестную ширму и самолично вскрыть подлый обман своей несравненной феи, которая оказалась Химерой, сотворенной изо льда и наделенной каменным сердцем.

— Браво, Аннабелла! — воскликнул ее супруг. — Восхитительная игра — в лучших традициях итальянской комедии! «Я люблю тебя, но сплю с другим…» — как вам это понравится?! Зачем ты продолжаешь травить мне душу, и без того уже переполненную ядом твоего непостижимого вероломства! Сделай милость, дорогая, избавь меня от всей этой притворной нежности; она терзает мое сердце хуже любой пытки!

В голосе достопочтенного владельца Торп Грина слышалось подлинное отчаяние. На какое-то время хозяйская спальня погрузилась в мертвое молчание. Наконец из заповедных недр этой незыблемой устрашающей тишины до затуманенного сознания пасторского сына донесся настойчивый призыв мистера Робинсона: