— Так, стало быть, ты виделась с внучкой этого дьявольского отродья, Чарльза Лонгсборна? — произнес совершенно потрясенный пастор. — Я когда-то слышал о ней от твоей тетушки. Но, насколько я помню, эта барышня тогда еще не была замужем… Да-да… мисс Брэнуэлл, кажется, упомянула, что отец этой девицы перед своей смертью очень волновался о судьбе дочери. Так, говоришь, она стала женой герцога, блистательной светской леди?
— Да, стала… — подтвердила его дочь и печально добавила: — Но леди Кэтрин несчастлива в браке. Я уверена.
— И поделом! — горячо воскликнул преподобный Патрик Бронте. — Несчастное супружество — это наименьшая кара, которая могла постигнуть наследницу дьявольского рода Лонгсборнов за то, что они сделали с нашей семьей!
Шарлотта глубоко задумалась. Стоит ли говорить отцу о той непостижимой связи семейства Бронте и леди Кэтрин Хитернлин, которую столь тонко ощущала покойная Эмили Джейн? О том, что Эмили называла сию светлейшую особу своим «земным воплощением», своей «Душой», своей «Вечностью»? «Пожалуй, не стоит», — решила пасторская дочь, глядя, как бурным ключом закипает ярость достопочтенного Патрика Бронте — «отец слишком сильно ненавидит всех представителей рода Лонгсборнов, чтобы быть готовым принять на себя еще и этот коварный удар Судьбы».
— Так, ты говоришь, наша маленькая Энни тоже знала о проклятии? — спросил пастор, призадумавшись.
— Она первой догадалась об этом, — подтвердила Шарлотта.
— А также постигла главную причину действия этих темных сил — Любовь! — добавил преподобный Патрик Бронте. — Так оно и было! Клянусь, что так! Я и сам всегда знал, что существует нечто, заставляющее роковые силы проклятия активизироваться, — Пастор ненадолго смолк, а затем, в порыве неизбывного отчаяния, воскликнул: — Вот почему я так рьяно противлюсь твоему замужеству! Поклянись… поклянись мне, детка, что откажешь мистеру Николлсу!
— Простите, отец, но я не могу дать такой клятвы, — твердо ответила Шарлотта, — Кроме того, насколько я понимаю, мой отказ или согласие ничего не изменят: ведь мы с Артуром уже любим друг друга. А значит, моя участь предрешена в любом случае.
— Я так не думаю! — резко возразил пастор. — Видишь ли, детка, — продолжал он уже более мягко, — я полагаю, что твоя сестра Энн своей блистательной догадкою притупила действие роковых чар. Недаром благословенный Господь покуда хранит тебя, дорогая Шарлотта, мое последнее бесценное сокровище, тогда как все остальные члены нашей семьи покинули нас один за другим!
— Так, значит, вы думаете, дорогой отец, что я теперь вне опасности? — с надеждой глядя на пастора, спросила Шарлотта. — Стало быть, злые силы проклятия Лонгсборна мне больше не грозят? В таком случае я и вовсе не вижу препятствия в том, чтобы устроить свое счастье с Артуром. Поверьте, отец, он достойный человек, и я люблю его превыше всего на свете!
— Ах, детка! — горестно произнес достопочтенный Патрик Бронте. — Боюсь, все не так хорошо, как нам бы того хотелось! И ты не вполне верно истолковала мои слова. Я ведь сказал, что светлая догадка малютки Энн всего лишь
— Ваши слова пугают меня, отец, — призналась Шарлотта. — И тем не менее я до сих пор не в состоянии постигнуть, какое отношение имеет все это к нашему союзу с Артуром? Ведь, судя по вашему же собственному утверждению, наша с ним любовь не может уже служить достаточным поводом для свершения рокового приговора! Не так ли, дорогой отец?
— Полагаю, что так, — ответил пастор, — Но
Шарлотта молчала, потрясенная услышанным. То, о чем говорил теперь ее отец, в корне меняло суть дела. Выходило так, что чары Лонгсборна теперь готовят ей коварную западню. Пока она свободна от супружеских уз, ничто не может угрожать ее жизни, но стоит ей связать свою судьбу с судьбой любимого и тогда… — пасторская дочь закрыла глаза и с ужасом представила, какие последствия может навлечь на нее и на всех ее близких этот союз.
— Дочь моя! — скорбно произнес преподобный Патрик Бронте: — Всеми святыми заклинаю тебя, послушай своего отца! Настал тот судьбоносный момент, когда сознание твое привело тебя на перепутье между Жизнью и Погибелью. Я знал, что рано или поздно это время наступит, и больше всего на свете этого страшился! — пастор резко смолк и украдкой вытер ладонью невольно набежавшую старческую слезу. Выдержав некоторую паузу, он с невыразимой печалью продолжал: — Видишь ли, дорогая, на самом деле мне привелось узнать о грозных чарах, нависших над нашим славным родом, гораздо раньше, чем твоя покойная ныне тетушка поведала мне о проклятии Лонгсборна.