«<…> Я очень старалась быть довольной своим новым местом, — пишет она своей сестре Эмили 8 июня 1839 года. — Как я уже писала, деревня, дом и парк божественно прекрасны. Но есть еще — увы! — совсем иное: ты видишь красоту вокруг — чудесные леса, и белые дорожки, и зеленые лужайки, и чистое небо, но не имеешь ни минуты, ни одной свободной мысли, чтоб ими насладиться. Дети находятся при мне постоянно. Об исправлении их не может быть и речи — я это быстро поняла, и нужно разрешать им делать все, что им заблагорассудится. Попытки жаловаться матери лишь вызывают злые взгляды в мою сторону и несправедливые, исполненные пристрастия отговорки, призванные оправдать детей. Я испытала этот способ и столь явно преуспела в нем, что больше пробовать не стану. В своем последнем письме я утверждала, что миссис К. меня не знает. Я стала понимать, что это и не входит в ее планы, что я ей совершенно безразлична, а занимает ее только то, как бы извлечь из моего присутствия побольше выгоды, с каковой целью она заваливает меня всяким шитьем выше головы: ярдами носовых платков, которые следует подрубить, муслином для ночных чепцов, в придачу ко всему я должна смастерить туалеты для кукол. Не думаю, чтоб я ей нравилась, ибо я не способна не робеть в столь незнакомой обстановке, среди чужих, сменяющихся непрестанно лиц… Я прежде думала, что было бы приятно пожить в водовороте светской суеты, но я сыта ею по горло, смотреть и слушать — что за нудное занятие. Теперь я понимаю лучше, чем когда-либо, что гувернантка в частном доме — существо бесправное, никто не видит в ней живого, наделенного рассудком человека и замечают ее лишь постольку, поскольку она выполняет свои тяжкие обязанности <…>».
Как-то ясным летним днем мистер и миссис Сиджвик решили совершить приятную прогулку в экипаже и, не задумываясь, предоставили своего обожаемого младшего сына — бойкого, но доверчивого четырехлетнего сорванца по имени Джон — заботам мисс Бронте. Они велели гувернантке хорошенько присматривать за своим сокровищем, строго наказав ей ни под каким предлогом не пускать мальчика на конный двор.
— Надеюсь, вы хорошо меня поняли, мисс Бронте? — высокомерно взглянув на Шарлотту, изрекла миссис Сиджвик.
— Разумеется, сударыня, — с достоинством ответила пасторская дочь.
Счастливая чета очень скоро удалилась в превосходном расположении духа, что, впрочем, не помешало миссис Сиджвик напоследок одарить свою гувернантку надменно-презрительным взглядом.
Тем временем один из старших сыновей Сиджвиков, самый отъявленный разбойник лет девяти, нарочно подслушал за дверью обстоятельные родительские назидания неказистой гувернантке. Быстро смекнув, что к чему, он улучил подходящий момент и заманил младшего брата в конюшню, втолковав ему заранее, как следует действовать, с неизъяснимым удовольствием предвкушая грандиозный позор чопорной, строптивой мисс. Маленький Джон, толком не вникая в скрытый смысл всего происходящего, тем не менее находил ребяческую забаву в том, чтобы лишний раз подразнить гувернантку, а потому с легкостью поддался коварным увещеваниям юного тирана и спрятался на конюшне.