Ирен взяла свой элегантный мундштук и вставила в него очередную темную сигарету. Контраст темного и светлого – вот какой образ возник в моем сознании. По-видимому, мне хотелось сосредоточиться на пустяках, чтобы отвлечься от конкретного смысла ее слов.
Примадонна печально смотрела на меня сквозь дымку от сигареты, и глаза у нее были древние и мудрые, как у египетского сфинкса.
Я снова поняла, что ничего не смыслю в том, как устроен мир. Но если бы смыслила, это пришлось бы мне не по вкусу. Абсолютно.
Но в то же время меня раздражала несправедливость: почему Ирен, и Пинк, и Квентин, и, возможно, даже Шерлок Холмс знают то, о чем не ведаю я?
Ирен ждала моего ответа. Я поняла, что она открыла мне правду, а это свидетельствовало о самом большом доверии.
– Что же такого сделала мадам Рестелл, чтобы заслужить тюремное заключение? – решилась спросить я.
– Она производила подпольные аборты, Нелл. Препятствовала появлению на свет нежеланных детей. Для этого она предлагала снадобья и даже определенные процедуры. Поэтому она и считалась самой безнравственной женщиной Нью-Йорка; поэтому ее тайно благословляли и публично проклинали. Я сама не знаю, как к ней относиться. Но если мадам Рестелл действительно присутствовала в моем раннем детстве, эта мысль невыносима. А ты знаешь, что я способна вынести многое.
«Дети, – подумала я. – Может ли Ирен иметь детей? Была ли она клиенткой мадам Рестелл, благодетельницы? Или ее жертвой?»
– Это нелегко, – продолжала подруга, выдохнув струйку дыма. Мне сразу пришло на ум, что это как бы зримая эктоплазма из ее прошлого. – Была ли я дочерью той, кого она спасла? Ее собственной или чьей-то еще? Существовал ли рынок младенцев? Если эта женщина, пользующаяся дурной славой, проявляла ко мне интерес, то кто же я такая?
На это у меня не было ответа.
Теперь я видела: чтобы узнать тайну примадонны, нам придется разбираться с тайной мадам Рестелл.
К тому же Нелли Блай узнает об Ирен гораздо больше, нежели может допустить уважающая себя личность.
– Пинк приносит свое настоящее в жертву будущему, – сказала я.
– Как ее прошлое приносит саму Пинк в жертву настоящему. Она тоже была нежеланным ребенком. Правда, не до того, как появилась на свет, а гораздо позже.
– Ты не можешь быть уверена насчет себя!
– Я уверена, что мать меня бросила.
Я протянула к Ирен руку через стол. Она сидела неподвижно. От сигареты все еще исходила спираль дыма, таявшая в воздухе.
– Меня тоже покинули, – произнесла я. – Всем нам даже лучше оттого, что мы сами о себе заботимся.
– Или друг о друге, – заключила она, потушив сигарету. В пепельнице остался как бы итог нашего прошлого: всего лишь горстка пепла.
Глава тридцать седьмая
На Кони-Айленде
Люди определенно считали, что на воде нужно вести себя совершенно иначе, чем в других местах.
– Я не привыкла посещать парки аттракционов, – сообщила я Квентину, когда мы ехали в кэбе.
– Я тоже, – весело ответил он. – И часто думаю, что это серьезный пробел в моем образовании.
Мы направлялись к пароходу, который должен был доставить нас на этот сомнительный остров, являющийся частью Бруклина.
– Тогда, пожалуй, – продолжала я, – наше с Ирен посещение Всемирной ярмарки в Париже минувшей весной можно считать большим вкладом в образование.
Квентин взял меня под руку, и мы сразу стали не просто спутниками, а парой. В этом жесте не было никакой необходимости: мы находились в салоне кэба, в безопасности. Хотя, с другой стороны, в кэбе, возможно, вовсе не так уж безопасно.
– Пожалуйста, не вспоминай то ужасное приключение, Нелл, – попросил Квентин. – В том, что с тобой тогда случилось, нет ничего забавного.
– Я просто хотела посмотреть корабль-панораму, и…
– Вот видишь! У тебя все-таки есть тяга к развлечениям. Скажи, а что именно в панораме тебя привлекло?
– О, это было до того, как я переплыла на настоящем судне настоящий океан, – печально ответила я.
– Тебе было плохо? – спросил Квентин озабоченно.
– Э-э… нет. Легкое головокружение. А как ты перенес трансатлантическое путешествие?
– Я плавал по гораздо более бурным морям на гораздо меньших судах.
– О! Насколько я понимаю, сегодня нам тоже предстоит прогулка на судне.
– На пароходе. Но мы не выйдем в открытое море. Если хочешь, можем поехать по железной дороге, через Бруклин.
– Нет. Я недавно путешествовала на пароме, и голова у меня совсем не кружилась.
– Если у тебя закружится голова на пароходе, я буду тебя держать.
– О. – Я сразу же почувствовала головокружение. – Да, так насчет того аттракциона в Париже. В Городе Огней много зданий, где устроены панорамы. Они просто завораживают. Снаружи дома похожи на памятники. В Париже вообще полно памятников. Очевидно, даже если кто-то чихнет, для парижан это событие, которое следует увековечить.
Квентин снова рассмеялся:
– А если высморкается, это заслуживает еще одного памятника?