Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Но наиболее явным образом закрытие границ сказалось на судьбах еврейских рабочих из Восточной Европы. Летом, когда война постепенно шла к концу, евреев нескончаемым потоком изгоняли с рабочих мест и отсылали обратно через восточную границу. Только в Берлине эта участь еженедельно настигала 50–70 человек⁵⁸. Другие восточноевропейские евреи попались в еще одну законодательную ловушку. В мае Польское генерал-губернаторство внезапно постановило, что если еврейские рабочие вернутся домой – может быть, в отпуск или повидаться с друзьями и родными, – их не выпустят обратно через германскую границу. И снова весьма неправдоподобным объяснением такого декрета послужила борьба с распространением тифа⁵⁹. Мозес Цитрон был одним из многих, кто попал в ловушку этого приказа. Он оставил работу металлиста в Позене ради, как он думал, нескольких дней дома в Варшаве. Но все оказалось совершенно иначе. Без права на возвращение Цитрон не только лишился работы, но и потерял депозит в полиции в размере 50 марок, а также «сменную одежду, белье, чемодан и карманные часы», которые остались в Германии. Для людей, и так находившихся у черты бедности, такие потери были опустошительны⁶⁰.

Немецкие евреи с большой тревогой смотрели, как их единоверцы страдают от действий немецких чиновников. Но их реакция на закрытие границ, особенно со стороны либеральных еврейских сообществ, была весьма сдержанной. Единственным комментарием CV стала заметка в девять строк, где закрытие границы было названо «взрывоопасным вопросом»⁶¹. Это была крайне неподходящая реакция, особенно с учетом того, что организация прекрасно сознавала пагубный эффект от закрытия границы. Один делец написал в CV в конце мая о двух еврейских рабочих, застрявших в Польше. Закрыв границу, сокрушался он, власти продемонстрировали, что до сих пор относятся к евреям «как к гражданам второго сорта»⁶². Напротив, сионистская «Jüdische Rundschau» высказала намного более уверенную точку зрения на эту проблему. Воплощая свой еврейский национальный дух, она рассматривала действия властей как атаку на всех евреев, вне зависимости от того, были ли они из Германии или Восточной Европы. «Мы требуем немедленно остановить это унижение… и прекратить это оскорбление сейчас же», – заявляла газета⁶³.

Относительно робкий ответ CV по сравнению с реакцией сионистов был связан с тем, что либеральная организация могла найти рациональные доводы в пользу решения закрыть границу. Когда власти заявили, что восточноевропейские евреи опасны для здоровья, многие немецкие евреи согласились, хотя и тихо, опасаясь еще больше разжечь пламя антисемитизма⁶⁴. Аналогичной была реакция на утверждение властей, что из еврейских иммигрантов получаются плохие работники. Так, компания Ратенау AEG долгое время отказывалась нанимать восточноевропейских евреев по этой причине, и это мнение, по-видимому, также разделял производитель локомотивов «Orenstein & Koppel» (O&K). Комментируя свой опыт с еврейскими рабочими, руководство O&K лишь удрученно заметило: «Плохой опыт – в целом непригодны к тяжелой работе»⁶⁵. Даже VJOD согласилась с этим пунктом. В докладе, который должен был отстаивать статус и достоинства восточноевропейских евреев, она признала, что опыт промышленности с этими рабочими «был неблагоприятным»⁶⁶.

Но, как ни старались либеральные еврейские организации, они регулярно терпели поражение в попытках наложить ограничения. Да, неплохо было ограничить иммигрантов на основании навыков или гигиены, но подвергнуть абсолютному запрету конкретную группу, основываясь только на этнической принадлежности или религии, – совсем другое дело. Так, Франц Оппенгеймер заметил в частной беседе, что может понять необходимость ограничить иммиграцию либо по «культурным основаниям», либо для ограничения притока «массы неквалифицированных рабочих». Но он отказывался принимать идею запрета, направленного исключительно против евреев⁶⁷. Вот почему потрясением стало известие, что Людвиг Хаас, отвечавший за еврейские вопросы в оккупированной немцами Польше, присутствовал на том самом заседании, где было принято решение изгнать только еврейских рабочих. К досаде других немецких евреев, Хаас пассивно сидел в стороне, пока восточноевропейских евреев характеризовали как «серьезную угрозу для общественного порядка» и «угрозу здоровья на родине». Вместо того чтобы бросить вызов этому консенсусу, Хаас, казалось, вполне охотно согласился с огульными суждениями окружающих⁶⁸.