Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

В последние недели конфликта два выдающихся немецких еврея – Георг Бернхард и Вальтер Ратенау – превзошли петицию Бенсхаймер собственными грандиозными планами для армии. Не совсем ясно, как этот тандем мог судить о боеспособности армии из безопасного Берлина, но они сделали именно это. Бернхард уверенно заявил, что немецкие солдаты на фронте способны не только сражаться дальше, но и завоевывать территории. «С каждым месяцем войны, – оптимистично говорил он, – соответственно будет улучшаться положение Германии»⁸³. Ратенау придерживался того же мнения. По его словам, армия могла продолжать движение еще шесть-девять месяцев, особенно если призвать еще миллион или полтора миллиона человек.

Если армия все еще была готова и способна сражаться, то, с точки зрения Ратенау и Бернхарда, Людендорф совершил роковую ошибку, прося мира. Может быть, его решение было вызвано «нервным срывом», но душевное здоровье генерала, с прискорбием замечал Ратенау, «не дает ни малейшего оправдания» его действиям⁸⁴. Больше всего тандем был удручен тем, что в результате импульсивных действий Людендорфа Германия вынуждена договариваться о мире с позиции слабости, а не силы. Разумеется, легко быть мудрым задним числом, но это не удержало Бернхарда от перехода в атаку. «Правительство, которое требует перемирия как отправной точки для мирных переговоров, показывает, что уже утратило всякую веру в способность своих войск обеспечить финальную победу», – напыщенно заявил он⁸⁵. Ратенау и Бернхард были не одиноки в своем мнении. Макс Варбург, близкий друг нового канцлера Максимилиана Баденского, призывал его пренебречь призывом Людендорфа к перемирию и продолжать сражение. «Я знаю, что мой единственный сын… отправится в окопы через четыре недели – так, по рассказам, он говорил канцлеру – но, умоляю вас, не останавливайтесь!»⁸⁶.

Но между тревогами Варбурга и опасениями Ратенау и Бернхарда было одно ключевое различие. В то время как Варбург тихо исповедовался канцлеру, эти двое вовсю трубили о своих страхах широкой немецкой общественности. В начале октября Ратенау опубликовал романтичный, хотя и непродуманный призыв к оружию. Это был «крик души [Herzensschrei] великого патриота», – заметил Максимилиан Баденский⁸⁷. Оглядываясь на идею народного ополчения времен Французской революции, Ратенау призывал немецкий народ встать на защиту своей земли. Вместо того чтобы вяло подчиниться неправдоподобным условиям мира, следовало немедленно начать «защиту нации, восстание народа». Кабинет Максимилиана Баденского серьезно рассматривал это предложение. Впрочем, они очень быстро поняли, что усталое от войны, деморализованное население вряд ли сможет подняться, как того хотел Ратенау⁸⁸.

Страстный призыв Ратенау под апокалиптическим заголовком «Темный день» появился на первой странице «Vossische Zeitung», и это не было совпадением. Страхи Ратенау по поводу приближающегося мира совпадали с позицией издателя газеты, Георга Бернхарда. В последующие недели Бернхард использовал свой статус, чтобы озвучить собственные тревоги по поводу «мирного диктата» («Friedendiktat») Вудро Вильсона, как он называл его; в какой-то момент он даже угрожал призвать все силы Германии к «национальной борьбе», если Вильсон не будет относиться к стране уважительнее⁸⁹. Высказывания Бернхарда и Ратенау были опасны тем, что озвучивались в публичном пространстве. Тандем создавал у людей впечатление, что существует подлинная альтернатива предложенным условиям перемирия. Если армия продолжит сражаться, тогда Германия сможет договориться об ином конце войны, помимо предложенного Вильсоном. Но при слабеющем боевом духе немецкого народа идея, что у Германии есть альтернатива, была лишь выдачей желаемого за действительное. Бернхард и Ратенау занимались лишь лакировкой мрачной реальности положения Германии.

Конец, когда он все же наступил, был совершенно не таким, как могли представить Ратенау, Бернхард или любой другой немец. Эпоха Людендорфа как генерал-квартирмейстера подошла к бесславному финалу в конце октября, когда канцлер договорился о его смещении. Теодор Вольф, как многие либерально настроенные немцы, не слишком огорчился. «Людендорф верил в себя, и это была, возможно, его главная проблема. Воистину, он был так уверен в себе, что его поступки напоминали поступки диктатора», – проницательно заметил Вольф⁹⁰. Лишившись стратега, армия протянула еще пару недель, пока 11 ноября заключение перемирия наконец не прекратило это бессмысленное сопротивление. В промежутке кайзер отрекся от престола и бежал в Голландию, так как саму Германию поглотила революция.