Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

1918 год стал годом больших перемен. Начало его ознаменовалось искренней надеждой и уверенностью, что война может прийти к благоприятному концу. Предав огню и мечу Россию на востоке, армия стремилась добиться того же исхода на западе. Но провал весеннего наступления убил мечты о победе, и страна погрузилась во мрак поражения. В этой удручающей ситуации возник простой, но главный вопрос: как и почему судьба Германии столь драматично повернулась меньше чем за год? Очевидно, что ответы следовало бы искать в военном руководстве и неустойчивом положении армии. Но в послевоенной Германии люди искали их везде, кроме этого направления, и возлагали вину за поражение на тыл, на социалистов и на евреев, которые, по-видимому, нанесли армии удар в спину. Возникшие мифы о поражении были не просто взяты с потолка – они основывались на действиях евреев и других немцев в последние месяцы конфликта. Стоило семенам поражения пустить корни, как выкорчевать эти ядовитые ростки мифов оказалось практически невозможно.

IX. Конец

Соглашение о перемирии, заключенное Германией, Антантой и ее союзниками 11 ноября 1918 года, наконец привело к первому дню мира после более чем четырех лет мрачных сражений. На улицах Лондона и Парижа огромные толпы праздновали прекращение боевых действий. Люди веселились, «звоня в колокольчики, сигналя клаксонами, оглушительно свистя в свистки, гремя жестянками и колотя во все, во что можно колотить», – сообщала лондонская «Times»¹. Напротив, мало кто из немцев мог найти поводы для ликования. Йозеф Леви, кантор-ортодокс из Франкфурта, хмуро наблюдал, как конфликт движется к концу. Когда пришли известия о перемирии, вспоминал Леви, он «едва не рухнул от потрясения». К отчаянию Леви привело не только поражение Германии, но и тот факт, что оно воплощало смерть императорской Германии. Леви посвятил себя Германской империи и ее войне, проводив старшего сына на фронт и сам записавшись в армейский резерв в почтенном возрасте сорока пяти лет. Прихожане его синагоги даже привыкли, что Леви читает молитвы, с головы до ног облаченный в полную военную форму. Но события ноября 1918 года положили всему конец. Со слезами на глазах Леви воскликнул, словно предвещая кончину родины: «Она погибла»².

Всеобщее уныние в ноябре 1918 года сильно контрастировало с внешним воодушевлением, которым встречали разразившуюся войну в августе 1914 года. Унизительное поражение не могло быть поводом для размахивания флагами и патриотических песен. Мир был иным, Германия изменилась. Мало кто из немцев хотел даже говорить о связанном с началом войны восторге четырехлетней давности. Теодор Вольф, с самого начала входивший в число редких скептиков, с некоторой насмешкой вспоминал «воинственную шумиху августа 1914 года», но и только³. И все же метафора «духа 1914 года» не умерла окончательно. Идея общественного единства, так мощно принятая населением в первые месяцы войны, оставалась целью некоторых политиков, даже несмотря на то, что хаос послевоенной Германии превращал мысль о любом объединении в далекую мечту⁴.

Но пока «дух 1914 года» в первые послевоенные годы в основном пребывал в спячке, прочее наследие военного времени давало о себе знать. Продолжали сказываться последствия всеобщей войны, грубых разрушений и масштабных аннексий. К тому же Германия оставалась крайне разобщенной, меньшинства все так же подвергались критике, а мифы о поражении стали еще сильнее. Может быть, евреи и другие немцы вместе помогали сформировать стиль поведения Германии в Первой мировой войне, но когда сражения прекратились, евреи сыграли самую незначительную роль в распространении оставшегося наследия. Напротив, многие опасные пережитки войны все чаще обращались против своих соавторов, немецких евреев, по мере того как антисемитизм и социальные проблемы набирали обороты.

Стремление к миру