Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

В конце войны немецкие евреи не только столкнулись со сложной задачей по улаживанию последствий всеобщей войны – перед ними встала проблема растущего антисемитизма. Первым этапом на долгом пути возвращения к миру для всех немцев стала демобилизация. По условиям ноябрьского перемирия у немецких властей было две недели для отвода войск с Западного фронта. Фриц Бекхардт, проведший последние два года войны в небе, эвакуировался без особых проблем. Но его скорость не следовало принимать за согласие с требованиями союзников. Бекхардт, молодой и своенравный летчик-истребитель, пренебрег указаниями сдать самолет французам и вместо этого направил свою драгоценную машину в безопасную Швейцарию. Приземлившись неподалеку от городка Рапперсвиль у Цюрихского озера, Бекхардт был арестован и отправлен назад в Германию⁵. Отто Мейер, который, как и Бекхардт, был солдатом еврейского происхождения, добирался домой куда труднее. Его подразделение, находившееся в Арденнах, начало долгий путь в Германию 13 ноября. С трудом пройдя через ландшафт, отмеченный победоносными бельгийскими флагами и обломками войны – сбитыми самолетами, искореженными машинами и брошенной техникой, – Мейер и его товарищи наконец пересекли границу Германии 21 ноября. Еще девять дней они провели в казармах в Кобленце, ожидая демобилизации.

Последняя строка в военном дневнике Мейера гласит просто: «9 декабря 1918 года. В середине дня прибыл в Реду»⁶. Эти заключительные слова явно были попыткой отделить годы войны от новой мирной жизни. Но очевидное облегчение оттого, что добрался домой невредимым – что выжил в войне, – часто оказывалось недолговечным, так как вскоре солдаты сталкивались с реалиями послевоенной Германии. Тот же Мейер, вернувшись в Реду, обнаружил, что некогда процветающая фабрика одежды, принадлежавшая его семье, сохранилась, но ведет тяжелую борьбу за прибыль. Фридрих Рюльф, молодой помощник армейского раввина, освобожденный от службы в ноябре, также испытал серьезные финансовые затруднения. Отчаянно нуждаясь в деньгах для продолжения учебы в Бреслау, Рюльф обратился к Союзу немецких евреев за недостающей сотней марок, которая, как он полагал, причиталась ему за работу в качестве капеллана⁷.

Опасная нехватка продовольствия и основных товаров в первую послевоенную зиму еще более усилила страдания населения. Одно дело – голодать во время войны, вспоминала Рахель Штраус, но совсем другое – когда «война закончилась, [и все же] голод остался»⁸. Решение союзников не снимать морскую блокаду немецких портов усугубило и без того сложное положение. Сознавая тяжесть продовольственного кризиса, одна из самых выдающихся феминисток Германии, немецко-еврейская журналистка и политик Дженни Аполант, дала прямой отпор союзникам. С характерным упорством она составила проект петиции, требующей, чтобы союзники позволили вновь поставлять продовольствие и товары в Германию. Ее план заключался в том, чтобы распространить этот текст среди женских объединений во всем мире, в надежде, что женская солидарность заставит союзников передумать⁹.

К несчастью для Аполант и других немцев, протесты против условий перемирия остались неуслышанными. И потому отдельные семьи столкнулись с двойной проблемой: они боролись с затянувшимися перебоями с продовольствием и в то же время пытались снова интегрировать мужчин в домашнюю жизнь. Как стало ясно слишком быстро, для исцеления военных шрамов требовалось намного больше усилий, нежели просто снятие униформы. Многие вернувшиеся солдаты испытали слишком много ужасов, а многие женщины привыкли к большей свободе. «Супружеским парам будет непросто вновь поладить друг с другом», – заметила социальный реформатор (и двоюродная сестра Вальтера Ратенау) Жозефина Леви-Ратенау. «Как только пройдет радость возвращения, – добавляла она, – возникнет множество спорных вопросов»¹⁰. Увы, Леви-Ратенау оказалась права в своих предсказаниях. Уровень алкоголизма, домашнего насилия и разводов в послевоенной Германии постоянно рос¹¹. Макс Зихель, выдающийся еврейский психолог и практикующий врач из Франкфурта, наблюдал те же схемы в еврейских сообществах. К изумлению Зихеля, после войны алкоголизм из болезни «низших культурных слоев» превратился в недуг, поражающий и другие социальные группы, включая евреев среднего класса¹².