Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Эти недели безвестности оставили неизгладимый след в душе Макса. Долгое время после того, как Ганс был обнаружен, Макс продолжал помогать другим семьям, чьи сыновья пропали без вести. Он писал датскому Красному Кресту, прося помочь с поиском одного из сыновей его давнего работника; еще в нескольких письмах призывал немецкий флот расследовать судьбу моряка, пропавшего в Циндао⁸¹. Поиск пропавших и помощь военнопленным требовали усилий на международном уровне. Международный комитет Красного Креста возглавил движение в этом направлении, создав сложную картотеку для учета миллионов пленных, разбросанных по Европе⁸². Организация к тому же раздавала пленным еду и гуманитарную помощь, а также поддерживала систему инспекции крупнейших лагерей.

Работа Международного комитета Красного Креста и его региональных отделений была слабым проблеском света в мире, лишенном иных проявлений человеколюбия. И все же мало кто из военнопленных находил поводы радоваться, попав в лагеря. Долгий путь Теодора Розенталя в неволю наконец завершился в Колстердейле в Северном Йоркшире. Поскольку это был особый лагерь для офицеров, условия в Колстердейле в целом были лучше, чем во многих других, более крупных лагерях, рассеянных по Британии. И все же жизнь в Колстердейле очень быстро взяла свое. Скука, теснота и скудное питание – китайский бекон и иногда перепадающие куски «мяса дохлых лошадей» – не давали ни комфорта, ни калорий. Если добавить к этому ограниченные возможности для физических упражнений и развлечений, легко понять, почему так много военнопленных страдало от «болезни колючей проволоки» («Stacheldraht-Krankheit») – этот термин ввел один швейцарский врач, чтобы описать психологическое воздействие заключения⁸³.

Уменьшить число случаев «болезни колючей проволоки» среди ортодоксальных евреев определенно помог бы доступ к кошерной пище, молитвенникам и тфилинам. На острове Мэн, где находились крупнейшие британские лагеря, еврейским военнопленным обеспечивали необходимое. Но в лагерях меньшего размера, таких как Колстердейл или Хэндфорф, к югу от Манчестера, дела обстояли иначе. Еврейские заключенные в Хэндфорфе даже не могли обратиться за помощью к еврейской общине Манчестера: ее интерес к лагерю иссяк, как только в конце 1915 года его покинул последний интернированный гражданский еврей⁸⁴. В 1916 году в Берлине была учреждена Национальная федерация помощи еврейским военнопленным (Reichsverband für jüdische Kriegsgefangenenfürsorge) с целью частично заполнить эти лакуны в духовной помощи заключенным. Вероятно, опасаясь предположений, что заключенные-евреи получают некое преимущество перед остальными интернированными немцами, организация старательно подчеркивала, что ее помощь представляет собой «не дополнение к обычной пище, а скорее замену»⁸⁵.

В отличие от ситуации в Британии, еврейские общины Германии поддерживали намного более тесное, хотя не всегда более налаженное, взаимодействие с военнопленными в своей среде. В 1915 году в каждом лагере военнопленных в Германии был свой раввин⁸⁶. Так, за лагерь Графенвер в баварском округе Верхний Пфальц отвечал Магнус Вайнберг, начинающий местный историк, а также раввин общины в Ноймаркте. Вайнберг прилежно и регулярно посещал еврейских военнопленных в Графенвере, хотя это и означало для него необходимость проводить лишние несколько часов в пути каждую неделю⁸⁷. Забота о растущем числе еврейских военнопленных не только отягчала и без того плотное расписание Вайнберга и других раввинов, но и влекла за собой большие финансовые расходы для немецко-еврейских общин. Раввинаты Мюнхена и Ансбаха подсчитали, что эти обязанности стоили общине дополнительные 13 000 марок в год⁸⁸. В Ноймаркте Вайнберг взывал к добросердечию местных немецких евреев в надежде на помощь. Но в разгар войны, когда питание было скудным, а инфляция росла, неясно, имели ли его призывы какой-либо успех⁸⁹.

Груз заботы о еврейских заключенных, вероятно, несколько облегчала мысль о самочувствии тех, кто томился в плену. В восточнопрусском городке Гейльсберг группа из примерно 140 русско-еврейских заключенных завязала очень прочные отношения с местной еврейской общиной, дававшей им еду и сигареты. Кроме того, городская синагога стала своего рода местом встречи, где рав Феликс Перлес проводил богослужения одновременно для местного еврейского населения и евреев-военнопленных⁹⁰. Рав Макс Зимонзон из Бреслау еще более эмоционально относился к связи, зародившейся между немецкими евреями и еврейскими военнопленными. Он рассказывал, как его захлестнуло чувство «чистой радости», когда два военнопленных-еврея попросили о встрече с ним: «Радость от возможности сесть за еврейский стол после стольких долгих месяцев была написана у них на лицах, – вспоминал он. – Она почти лишила их дара речи»⁹¹.