Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

У государственных деятелей, кажется, были собственные подозрения, кто в ответе за постоянно сокращающееся меню немцев. Как и многие другие, еврейский политик Шарлотта Ландау-Мюзам возлагала ответственность на государство. Когда перебои с продовольствием стали вредить ее здоровью, она написала в совет своего родного города Любек, требуя более справедливого распределения пищи, основанного исключительно на размере семьи⁹. Тем временем немецко-еврейский социал-демократ Эмануэль Вурм в значительной степени возлагал вину на фермеров, якобы копивших мясо и зерно для себя. Единственное решение, которое он мог предложить, – распределение пищи должен возглавить «человек, который отнесется к городам справедливее, чем было до сих пор»¹⁰. Но один лишь взгляд в сторону сельской Баварии давал понять, что фермеры там отнюдь не живут в роскоши и изобилии, а сами страдают от перебоев с продовольствием. По мнению многих фермеров, виновата была в основном элита. «Пока кайзеру и другим большим шишкам хватает пищи, война не кончится», – гласила общая жалоба¹¹.

Когда население уставало винить в лишении продовольствия блокаду Антанты, государство, жадных фермеров или кайзера, подозрение часто обращалось на немецких евреев. Еврейские общины стали легкой мишенью для все более разгневанного городского населения. Людям было очевидно, что поставки продовольствия не испарились полностью. И местная, и национальная пресса продолжали рекламировать широкий ассортимент восхитительных яств, доступных «в пределах наличия на складе». В универсальном магазине семьи Тиц было все – от лосося и сельди до лимонов и фиников по специальному предложению, – а его конкурент в розничной торговле A. Вертхайм рекламировал широкий ассортимент изысканных голландских сыров и свежую спаржу¹². Тот факт, что магазинами «Tietz» и «Wertheim» владели еврейские семьи, казалось, только подтверждал подозрения, что немецкие евреи копят товары, наживаясь на несчастье других ради собственной выгоды. В Берлине некоторые политики обвиняли евреев, что те якобы продают худшие продукты, а лучшее, будь то яйца или птица, оставляют, чтобы впоследствии продать подороже¹³.

В идеале политическое руководство должно было быть выше мелких дрязг и эпидемии недоверия на улицах. Но в 1916 году политическая сцена оказалась ненамного лучше, чем общественность, поскольку и отдельные политики, и целые партии дотошно пытались выяснить, почему исход конфликта столь неясен. Хотя увязла в сражениях именно армия, большая часть критики в итоге оказалась направлена на канцлера. Неспособность Бетман-Гольвега возобновить неограниченную подводную войну, чтобы добиться дальнейших аннексий, разозлила правых, в то время как левые требовали от канцлера дополнительных шагов в сторону мирных переговоров. Пышно поименованный Германский национальный союз ради достойного мира (Deutscher Nationalausschuss für einen ehrenvollen Frieden), учрежденный в июне 1916 года, по общему мнению, занимал самую умеренную позицию по этим вопросам. Его руководители, среди которых был еврейский промышленник Эдуард Арнхольд, в целом поддерживали Бетман-Гольвега, следуя линии правительства. Кроме того, Национальный союз выступал против дальнейших подводных кампаний, по крайней мере официально, хотя в реальности отдельные его участники придерживались самых различных взглядов по этому и другим вопросам¹⁴.

Чтобы придать веса своей кампании, Национальный союз привлек на свою сторону ряд выдающихся фигур из мира политики и промышленности, включая членов ведомства иностранных дел и фирмы Круппса и Маннесмана¹⁵. Союз также пытался – как оказалось, безуспешно – заполучить Георга Бернхарда. После долгих дискуссий они наконец убедили его выступить с речью о годовщине начала войны на мероприятии в Бохуме. Видимо, Национальный союз надеялся, что немецко-еврейский издатель вроде бы либеральной газеты будет сочувствовать их делу. Однако Бернхард снова смешал все карты и в очередной раз продемонстрировал, что немецкие евреи могут быть не менее воинственны в своих взглядах, чем любые другие немцы. Когда Бернхард вышел на ступени величественной Евангельской церкви в Бохуме, вскоре стало ясно, что его выступление идет не вполне по плану. Совершенно не собираясь очерчивать условия заключения мира, как надеялся Национальный союз, Бернхард настаивал, что война закончится лишь после того, как Германия получит «землю или деньги». Затем он осудил всех, кто требовал немедленного мира:

Мы должны защищаться от людей, говорящих так; они – та паршивая овца, которая портит все стадо… Как только наши враги поймут, что мы надеемся на мир, их желание продолжать сражаться только укрепится… Мы сражаемся за свою жизнь. Мы все знаем, что на кону наше существование как нации, и поэтому мы готовы сражаться так долго, как только понадобится¹⁶.