Но теперь я думаю, что сама виновата. Надо было сопротивляться до последнего, отстаивать, скандалить. Но я так любила его, моего соловья сладкоголосого, что даже не смела на него голос возвысить. Только и думала: как ему угодить, как услужить… А он все время тонкие намеки делал, что вместе будем. Непременно. Только вот от ребенка избавиться надо. А я поверила ему. И верила до последнего…
Перечитала, что написала тут, и удивилась: почему-то написала все таким высокопарным избитым слогом, что речи своей живой не узнала. Или это страдание заставило меня так говорить?
Только не спрашивайте меня, как все это было, как из меня ребеночка выдирали и убивали. Мука мученическая, мука крестная… И почему я тогда сразу не умерла вслед за ним? И уже когда все закончилось: мысль билась — зачем я это все сделала, накажет меня Бог еще за это. Так и случилось впоследствии. Не было больше у меня детей. Никогда.
И он ушел от меня. Как я ни пыталась удержать его… моего мучителя. Все-таки он ушел. А может быть, сам ужаснулся содеянному и решил, что не может жить с убийцей, а что и он убивец — отринул. Не пожелал ходить с этим клеймом.
Так все и получилось… Холод, сухость, вместо любезностей, сердцу милых, взгляд в сторону и разговор небрежный, как сквозь губу. Ах, ну кто бы знал, что соловушка сладкоголосый окажется вороном черным, который в душу влез, сжег ее дотла и исчез?
А ведь мне еще танцевать надо было, но сил не осталось… Все время ребеночек перед глазами стоял: как бы он рос, улыбался да гугукал… Умереть — дело нехитрое, гораздо труднее — воскреснуть. Ничего уже не радовало — ни балет, которому все силы раньше отдавала и ходила по сцене — как летала, ни поклонники. Мысль одна вилась черной змейкой — умереть бы, и все.
Накрыла с головой туча — ни дышать, ни ходить, только бы лечь на кровать и плакать.
Даже не знаю — сколько времени так прошло… Забылась, утешилась, постепенно не только балетом стала заниматься, но в синема пошла. И получалось у меня хорошо. Хвалили. Но до конца не могло это сердце мое заполнить. И так было до тех пор, как я встретила другого мужчину.
И не случайно с первого же раза я вздрогнула — словно знак какой был мне послан.
Красив был, да хорош… Этакой элегантной красотой, которая в мужчине — редкость. Первое время я робела перед ним, словно я Золушка какая, а он принц! Царская кровь все-таки. Романов! И утонченный стиль…