Роковой подарок

Перед особняком «Регионстальконструкции» толпились люди – должно быть, на этот пятачок набережной везли «за красотой» всех туристов.

Таксист остановился как-то на редкость неудобно, так что Маня, выбравшись наружу, оказалась прямо в толпе. Трость упала, писательница пока ещё не очень ловко с ней управлялась, Павел сунулся поднимать, толкнул какую-то тётку, тётка ойкнула.

– Извините, – пробормотал Павел, но на них уже обратили внимание.

– Покровская, да? Вы Покровская? Можно с вами сфотографироваться? Мне для мамы!

– Ой, я тоже! Можно? У меня дедушка читает, он инвалид!

– А мне вот тут распишитесь, можно прямо на билете! Только дату поставьте! Нет, на другой стороне!

Маня вертелась во все стороны, расписывалась, ставила даты, рассыпала горячие благодарности и разбрызгивала лучезарные улыбки.

Оторопевший Павел топтался рядом и ничем ей не помогал.

– Вы можете мне адрес дать, я вам пришлю историю своей жизни! Вы должны написать! Это так интересно!..

– А рукопись? Прочитаете? Я фантастику пишу!..

– А где вы сюжете берёте? И вообще, как начали писать?… Я всё собираюсь начать!

Краем глаза Маня заметила, как к набережной причалил ещё один туристический автобус.

…Караул!.. Нужно спасаться, иначе она простоит здесь до вечера!

– А это ваш сынок? Можно с ним тоже сфотографироваться?

И какая-то деваха пристроилась рядом с Павлом, скроила специальную «селфовую» улыбку и защёлкала телефоном.

Павел отшатнулся.

– Где сын? Это сын, да?

– Да, да! – с энтузиазмом вскричала писательница Покровская. – Это мой сын Павлик, я веду его в детский сад, мы можем опоздать на утренник!..

И схватила Павлика за руку.

– Да он уж большой! – удивились в толпе.

Маня поволокла «сына» к подъезду особняка.

– Что ты стоишь как истукан, – шипела она на ходу, – когда нужна подмога!..

– Да я не ожидал… Вы такая известная, да?

Маня потянула на себя тяжёлую дверь, ввалилась внутрь и выпалила:

– Представь себе!.. Второй раз я на этом месте, в центре эпицентра, оказываюсь!

– Вам не нравится, когда вас узнают? – вдруг спросил Павел довольно язвительно.

– Нравится, – призналась Маня и сказала охраннику: – Мы к Сорокалетову. Конечно, нравится! Хуже того, когда меня не узнают, я пугаюсь, что мои книжки перестали читать!..

– А почему тогда вам нужна подмога?…

– А потому, что иногда у меня бывают свои дела, ты не поверишь. Вот как сейчас! Мне нужно поговорить с Романом, а потом поехать к Жене, и я не могу до вечера давать автографы и фотографироваться. И обидеть людей тоже не могу! Если я просто так сбегу, они обидятся! И дедушка-инвалид не получит автограф!.. Вот мне и нужно, чтобы меня кто-нибудь увёл! На тебя ведь никто не обидится, если ты меня уведёшь, понимаешь?

Он посмотрел на неё.

– Вы странная, – сказал он вдруг. – С вами интересно.

– Вот спасибо.

– Нет, правда!.. А зачем мы сюда приехали?

– Я продолжаю расследование, – объявила Маня. – Вернее, сама не знаю, что именно продолжаю, но мне нужно выяснить, кто и за что убил Максима.

– Мне тоже нужно.

– Значит, будешь мне помогать.

В приёмной было пусто, Маня вздохнула и опечалилась.

– Когда я в последний раз здесь была, – сказала она Павлу, – Елена Васильевна, помощница, собиралась выставить меня вон. Но потом мы так хорошо поговорили!.. А теперь её убили. Подожди, я позвоню Роману.

Но телефон Сорокалетова оказался «вне зоны доступа», как бывает всегда, когда человек зачем-то нужен.

– Придётся ждать. Садись, – распорядилась Маня. – Наверное, Инга сейчас прибежит, секретарша. Мы у неё кофе попросим. Я кофе не очень люблю, но в последний раз мне понравился. Ты кофе пьёшь?

– Почему вы говорите «в последний раз»? – осведомился Павел.

– А как ещё можно сказать? – удивилась Маня.

– Ну, «в последний раз» звучит, как «в последний путь». Все говорят – в крайний раз!

Маня вдруг разозлилась:

– А ещё говорят – о чем ваша крайняя книга! Противно ужасно. Крайний – это авиационный жаргон, так лётчики говорят! И больше никто говорить не должен! Но все такие… осторожные! «Последняя электричка» говорить нельзя, а «я убираюсь», выходит, можно!.. Она, видите ли, убирается! В крайний раз!..

– Почему нельзя говорить «я убираюсь»?

– Да потому что убраться можно только на тот свет! Агриппина Тихоновна убралась – значит, померла, а не полы помыла! – Маня фыркнула и раздула ноздри. – Вот я была на Ямале недавно. Там говорят не «пасти оленей», а «каслать олене2й»! Что он делает? В тундре олене2й каслает! Но это же не означает, что мы тоже должны так говорить! Пастух летом в деревне каслал корове2й, в смысле, пас коров!..

Павел засмеялся.

– Да не смешно это, а дико!.. Дикость!

– Какая разница, как говорить!

– Очень большая, – серьёзно сказала Маня, подошла к окну и стала смотреть на слияние Которосли с Белой. – Язык живой, он дышит, двигается. А мы то и дело от него что-нибудь отрезаем по живому, то ударения, то окончания, то смысл слов меняем!.. И почему-то считаем, что это хорошо! Как если бы собаке отрезали лапы и считали, что это удобно и красиво и собаке не больно…

– Странная вы, – повторил Павел.