Роковой романтизм. Эпоха демонов

На переднем плане этого буйства несколько спасшихся моряков, пытающихся удержаться на обломках мачт разбитого корабля. Они в отчаянии, но пытаются вместе противостоять огромной волне, которая вот-вот на них обрушится.

Некоторые искусствоведы любят рассуждать о какой-то надежде, которая якобы дает знать о себе в лучах появившегося солнца. Но эта надежда противоречит элементарной физике. На матросов, держащихся из последних сил за мачту, с минуты на минуту обрушится несколько сотен тонн воды. Какая надежда, когда ты оказываешься под стопой такого исполина? Помните Красного дракона Уильяма Блейка из книги Апокалипсиса, который вызывает из моря Зверя? Вот это и имеется в виду, а не спасение. Повторяю, оно, спасение, просто физически невозможно в подобной ситуации. Почему? Это как у Пушкина в его стихотворении «Анчар», где речь идет тоже о всемирном зле, о древе яда, древе, творении свободной от воли Бога Природы: «Природа жаждущих степей его в день гнева породила». Еще бл. Августин задавался в своей «Исповеди» вопросом о происхождении Зла. И пришел к выводу, что зло — это недостаток добра, а недостаток сей возникает именно из свободной воли как самих людей, так и сотворенной Богом Природы. Отсюда и выражение: Природа — церковь Сатаны. Вот эта вот свободная воля и демонстрирует нам всю свою необузданную стихию. И в картине важны, как это ни парадоксально звучит, не моряки, а сам зритель. Ракурс, который художник выбирает для нашего восприятия происходящей трагедии, оказывается приподнятым. Для сравнения можно взять все тот же «Плот „Медузы“» Жерико, этот эталон романтической живописи. Там диагональ картины идет снизу вверх. На первом плане перед нами находится фигура отца, оплакивающего своего погибшего сына, и гора трупов. Здесь же мы словно смотрим на все с высоты птичьего полета, мы уже над схваткой этих сил: природная стихия и человеческий, почти звериный, инстинкт выживания. Кто кого. И опять на ум приходят стихи великого поэта: «Скользим мы бездны на краю, / В которую стремглав свалимся; / Приемлем с жизнью смерть свою, / На то, чтоб умереть, родимся». Матросы так вцепились в обломок мачты, что, кажется, у них вот-вот пойдет кровь из-под ногтей. Но что дает нам этот ракурс с высоты птичьего полета? Прежде всего, — ощущение свободы! Это полет души, избавившейся от тела, души, которая идет долиной смерти. Это Страх и Трепет, которые охватывают нашу душу перед бездной Небытия, и Ужас этот для романтика уравновешен лишь одним, ощущением Свободы своей души. Может быть, это душа одного из моряков, который уже успел соскользнуть в морскую пучину, и теперь эта душа, как чайка, свободно парит над страшным девятым валом и своими недавними товарищами, которые продолжают напрасную борьбу за выживание? И теперь эта душа летит навстречу яркому свету на горизонте. Картину я бы рассматривал как своеобразную иллюстрацию к 22-му псалму царя Давида: «Если я пойду долиною смертной тени, то не убоюсь зла…»

Франсиско Гойя

Гойя всей своей жизнью как бы подтверждал, что настоящий романтик никогда не живет согласно общепринятым нормам. Друг отца Гойи, художник Франсиско Байеу, познакомил его со своей сестрой. Белокурая красавица Хосефа и темпераментный аргонец сразу же влюбились. Но Франсиско не торопился жениться и решился на этот шаг только после известия о беременности девушки. Немаловажным моментом было и то, что брат будущей жены владел мастерской, где работал художник. Торжественное событие состоялось 25 июля 1773 года. Ребенок, родившийся вскоре после свадьбы, прожил недолго. Супруга родила пятерых детей, некоторые источники указывают большую цифру, около десяти. Выжил только один мальчик по имени Франсиско Хавьер Педро, который в будущем стал художником.

Как только Гойя стал вхож в круг придворных дам и аристократов, Хосефу он сразу забыл. В отличие от большинства жен художников супруга не позировала для Франсиско: он написал один портрет жены. Это как нельзя лучше описывает отношение художника к ней. Несмотря на это, Франсиско оставался в браке вплоть до смерти супруги в 1812 году.

Гойя не был верным мужем, в его личной жизни всегда присутствовали другие женщины помимо жены. Желанней остальных придворных аристократок для Гойи была герцогиня Альба. После знакомства с девушкой летом 1795 года у пары начался бурный роман. В следующем году умер престарелый супруг герцогини, и она отправилась в Андалузию. Гойя поехал с ней: они несколько месяцев прожили вместе. Однако в биографии Франсиско произошло неприятное событие: по возвращении в Мадрид Альба покинула художника, предпочтя ему военного на высоком посту. Франсиско оскорбил этот поступок, но расставание оказалось коротким — девушка вскоре вернулась к нему, роман продлился 7 лет.