Роковые иллюзии

В тот день — 9 июля 1938 г., когда шифр-телеграмма за № 1743 из Московского центра прибыла в особняк, служивший штаб-квартирой резидентуры НКВД в Каталонии, Барселона изнемогала от жары средиземноморского лета. Адресованная «Шведу» (псевдоним Орлова), она безапелляционно предписывала ему как можно скорее ехать в Париж. Там он должен был встретиться с Бинюковым, советским генеральным консулом, который «может оказаться полезным как связующее звено в предстоящем важном задании»[622]. Оба они должны были на посольской машине добраться к 14 июля до бельгийского порта Антверпен и найти там русский пароход «Свирь», на борту которого состоится совещание с одним неназванным человеком, которого, как сообщали Орлову, «он знает». По первому впечатлению, телеграмма представляла собой вызов на какую-то важную встречу с одним из начальников НКВД[623].

Однако, перечитывая ее, он почувствовал нечто странное в этой «длинной и мудреной», как впоследствии назвал ее Орлов, телеграмме из Центра. Какой смысл был в том, чтобы он тотчас же пускался в путь через всю Европу на какую-то встречу, цель которой не объяснили? Почему бы просто не вызвать его в Москву или не организовать ему встречу с этим официальным лицом в Париже или в Испании? Что означало это совещание на борту судна? Судя по всему, ответ заключался в самом пароходе «Свирь».

«Ясно, что это судно должно было стать моей плавучей тюрьмой», — к такому выводу пришел Орлов, осознав, что Ежов фактически приказал репрессировать его. Однако он был слишком умен, чтобы попасть в расставленный для него капкан[624].

В течение более чем года до Орлова доходили сведения о нарастающих ужасах чистки, истребляющей его старых товарищей-чекистов из высших эшелонов НКВД. Тревожные вести приносил каждый офицер, прибывавший в Испанию из Москвы и рассказывавший об изменениях, происходящих в штаб-квартире, с тех пор как Ежов занял руководящий пост на Лубянке в октябре 1936 года. Он привел с собой 300 новых сотрудников, которые назначались помощниками начальников отделов НКВД в Москве и провинциальных управлениях. Изменения объяснялись необходимостью выполнить требование Политбюро повысить уровень работы НКВД. Однако большинство новых кадров были партийными бюрократами, не обладавшими профессиональным опытом или подготовкой в области разведки. Как только они ознакомились со своим новым ремеслом, помогая в подготовке второго раунда московских показательных судебных процессов, инсценированных в марте 1937 года, Ежов принял дальнейшие меры, чтобы продвинуть по службе своих приспешников. Бывшим заместителям и начальникам отделов Ягоды было сообщено, что Центральный Комитет поручает им лично проверить политическую благонадежность региональных и местных партийных работников и организаций по всему Советскому Союзу. Они покорно отправились из Москвы исполнять порученные персонально каждому задания, но ни один из них так и не добрался до места назначения. На первой же станции, где останавливался поезд, их арестовывали, привозили в Москву на машинах и бросали в тюрьму[625].

Прошло несколько недель, прежде чем сотрудники Центра начали что-то подозревать. Тем временем Ежов позаботился о том, чтобы сменить всю охрану Лубянки и и заменить офицеров, командовавших подразделениями войск НКВД в Москве. Этой участи избежали только четыре начальника отделов. Помимо Слуцкого, начальника Иностранного отдела, все трое остальных имели тесные связи с «Большим хозяином»: К. В. Паукер, глава Оперативного отдела НКВД, был верным телохранителем Сталина; Станислав Реденс, глава НКВД Московской области, был женат на свояченице Сталина, а Михаил Фриновский, еще один верный приятель, командовал пограничными войсками.