Роль читателя. Исследования по семиотике текста

Несомненно, что М. Спиллэйну «Casino Royale» обязан по крайней мере двумя своими характерными чертами.

Во-первых – образом главной героини, Веспер Линд, которая вызывает доверчивую любовь Бонда, но в конце оказывается агентом врага. В романе Спиллэйна герой убил бы такую возлюбленную; у Флеминга девушке достает благоразумия покончить жизнь самоубийством. Но в реакции Бонда на ее смерть – характерное для героев Спиллэйна превращение любви в ненависть и нежности в ярость. Бонд сообщает по телефону в Лондон: «Эта сука уже мертва» – и на том кончается роман.

Во-вторых, Бонда преследует воспоминание о некоем японце, специалисте по секретным кодам, которого он хладнокровно застрелил: японец работал на тридцать шестом этаже здания RCA[275] в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке, а Бонд выстрелил в него из окна на сороковом этаже соседнего небоскреба. Не случайна аналогия: Майка Хаммера[276] также преследует воспоминание о каком-то низкорослом японце, которого он убил в джунглях во время войны – правда, с гораздо большим, чем у Бонда, эмоциональным вовлечением (у Бонда убийство, разрешенное ему официально как «агенту с двумя нулями», более асептично и бюрократично). У Майка Хаммера воспоминания об убитом им японце вызывают нарушения нервной системы (садомазохизм и, по-видимому, импотенцию). У Джеймса Бонда воспоминания о первом убийстве также могли бы стать причиной невроза, но в «Casino Royale» эта проблема решается без терапевтического вмешательства: Флеминг исключает невроз из своего списка повествовательных возможностей. Это решение повлияло на структуру последующих одиннадцати романов Флеминга и, надо думать, стало основой их успеха.

В «Casino Royale» Джеймс Бонд сначала оказывается свидетелем (и как бы детонатором) взрыва, разнесшего в клочья двух агентов-болгар, которые собирались его убить. Позже Бонда пытают, подвергая жестокому надругательству его тестикулы. К счастью, противника и мучителя Бонда (злодея зовут Ле Шифр / Le Chiffre) уничтожает советский агент. Однако он же хладнокровно вырезает на руке Бонда метку-клеймо – так что от боли разведчик вновь теряет сознание. К тому же Бонд едва не теряет женщину, которую успел полюбить. Приходя в себя во время заслуженного отдыха на больничной койке, Бонд делится ужасным сомнением со своим французским коллегой по имени Рене Матис (René Mathis). За правое ли дело они боролись? А их противник, Ле Шифр, финансировавший коммунистическую «пятую колонну» среди французских рабочих, не служил ли именно он «прекрасному делу, поистине важнейшему делу, может быть, самому лучшему и самому высокому из всех дел»?[277] Граница между добром и злом – действительно ли она столь ясна и отчетлива, как ее изображают жития подвижников контрразведки? В этом месте романа Бонд созревает для кризиса, для спасительного осознания условности всех подобных разграничений; он как будто ступает на ту тропу, по которой позже пойдет герой Ле Карре[278]. Но в тот самый момент, когда Бонд задумывается над природой зла и, сочувствуя врагу, почти готов увидеть в нем «заблудшего брата», Матис избавляет своего коллегу от возможных угрызений совести: «Когда ты вернешься в Лондон, – говорит Матис, – ты столкнешься там с другими Ле Шифрами, которые хотят погубить тебя, твоих друзей и твою страну. М[279] расскажет тебе о них. Ты ведь уже познакомился с настоящим злодеем, ты уже знаешь, какое зло они способны причинить, и ты будешь бороться с ними, чтобы защитить и себя, и тех, кого ты любишь… Окружи себя живыми людьми, мой дорогой Джеймс. Ради живых людей легче бороться, чем ради принципов… Но не подведи меня – не стань сам всего лишь человеком. В таком случае мы потеряем в твоем лице прекрасную машину».

Этой лапидарной фразой Флеминг определяет характер Джеймса Бонда на все остальные романы. Шрам на лице, жестковатая улыбка, вкус к хорошей пище и ряд других второстепенных черт, тщательно зафиксированных уже в «Casino Royale», – все это будет у Бонда и впредь. Но, следуя наставлениям Матиса, Бонд оставит неверную тропу этических раздумий и душевных мучений – тропу, грозящую привести к нервному срыву. Не представляя никакого интереса для психиатра, Бонд станет лишь физиологическим объектом (только в самом последнем и нетипичном романе этой серии, «Человек с золотым пистолетом», он вновь обретет душу, способную к мучениям), великолепной машиной – как того хотели, вместе с Матисом, и автор, и читатели. Бонд больше не рассуждает ни об истине и справедливости, ни о жизни и смерти – кроме тех редких моментов, когда его одолевает скука, что обычно происходит в баре какого-нибудь аэропорта. И никогда отныне он не поддается сомнениям (во всяком случае, в романах; в рассказах он иногда позволяет себе такую роскошь).