Роль грешницы на бис

– Ерунда, партийный заказ, о революции. Необходимый реверанс властям, дань на алтарь терпимой к Сергеевскому цензуры, путь к Госпремии, ковровая дорожка к новым – уже не заказным – шедеврам…

– Тем более странно, что вы отказались от роли в столь важном для вашей карьеры фильме! Вы, Алла Владимировна, принесли уже столько жертв актерской профессии, без которой не мыслили своего существования, – и вы вдруг послали всех к чертовой бабушке и исчезли куда-то на длительное время. Никто не может сказать, где вы находились! А я хочу знать, где и почему? И с кем?

– Зачем вы копаетесь в моей жизни?! Вам мало того, что я вам рассказала?!!

– Я ищу убийцу, – жестко произнес Кис. – И чем скорее я его найду, тем лучше для вас. Позвольте мне вам напомнить, что вы каждую ночь рискуете новым покушением! Я очень надеюсь, что убийца из осторожности выдерживает паузу, но как долго она будет длиться? Кроме того, добравшись до убийцы, я доберусь и до ваших дневников – о них вы, кажется, беспокоитесь даже больше, чем о собственной безопасности… Пожалуйста, Алла Владимировна, постарайтесь впредь помнить об этом.

– Простите… Я была в Пицунде… Я не могла никого видеть… Мне хотелось уйти из жизни. Не ищите тут загадок, Алексей Андреевич, их тут нет! – с мольбой проговорила она.

Наверное, на сцене под такой текст заламывают руки…

Именно вот это неожиданное: «Алексей Андреевич», – и мольба, отчетливо прозвучавшая в ее голосе, и заставили Киса заняться исследованием «темного периода» с утроенной силой.

* * *

За последние две недели бесконечных встреч у Киса рябило в мозгах, как на экране вышедшего из строя телевизора: вспышки цвета и геометрических фигур, шипение и грохот звука, нечаянный обрывок связной речи, внезапное появление отчетливого лица на экране… Так хотелось спокойно посидеть с утра в любимом потертом кожаном кресле перед компьютером: чашка кофе – с одной стороны стола, пепельница – с другой (это такая хитрость, чтобы их не перепутать, так как случалось детективу в задумчивости стряхивать пепел в кофе), и чтобы никуда не торопиться, а, положив ноги на стул для клиентов, лениво почитать газеты, и чтобы телефон заткнулся хоть на полдня, и чтобы не висело на душе никакого скверного дела, и чтобы Юля снова делала бутерброды и звонким детским голосом отвечала на звонки, а к вечеру прилетал Ванька и они украдкой целовались по углам, прячась от детектива и краснея при столкновении с ним…

Однако такой роскошью, как неторопливое, ленивое утро или свободная от забот голова вечером, он не располагал. Смерти випов, людей, Алексею незнакомых, мало задевали его душу, вызывая лишь абстрактное сочувствие, но Юля…

Алексей трудно привыкал к людям. Вернее, он к ним обычно просто не привыкал. Пришли в его жизнь и ушли. Он никого не удерживал, не старался понравиться и завладеть вниманием прошеных и непрошеных гостей его души. Давно в молодости осталось то время, когда – дом и душа нараспашку – Лешка Кисанов с лету дружил и с лету влюблялся. С тех пор многое пережито, многое осмыслено и многое изменилось. И вход в душу стал строго по пропускам, выдаваемым в ограниченном количестве.

Но к детям он относился иначе. Может, потому, что своих завести не довелось: бывшая жена страдала вроде бы бесплодием, а во втором браке родила – вылечилась, надо думать. Впрочем, речь вовсе не о детях как таковых: с малышами Кис не знал, о чем говорить, а сюсюкать не умел. Но зато такие вот большие дети, как Ванька, Юля, Катя, – такие входили в душу без пропусков. И даже без стука. Не снимая своих варварских незашнурованных кроссовок… Алексей остро чувствовал их душевную незащищенность. Это новое поколение небывало резко оторвалось от поколения родителей, попав в переделку крутого и быстрого изменения социального уклада, общественного менталитета. И, оторвавшись, оно полностью потеряло ориентиры. Ценности, которые при нормальном течении жизни должны были бы оказаться надежными и незыблемыми, строго охраняемыми старшим поколением, размылись, разбились, перевернулись у самого поколения родителей. Охранять им оказалось нечего. Молодежь, которая волею природы должна была опровергать твердыню родительских устоев, вдруг с изумлением обнаружила родителей не по ту сторону баррикад, а по эту, рядом с собой, пустившихся наперегонки с детьми вдогонку времени, пытаясь ухватить его за полы развевающихся на свободе одежд…

Может, именно поэтому у Алексея иногда возникало такое отчетливое и быстрое притяжение с этими взрослыми детьми – именно потому, что он никогда не бежал вдогонку времени, общественному мнению, моде? Потому что остался незыблем в своих взглядах и принципах, зависевших только от его личного понимания добра и зла, – и потому надежен? Как бы там ни было, маленькая Юля-юла успела забраться в его душу. И за ее смерть он был в ответе. И потому чувствовал, что готов головой прошибить стену неизвестности, чтобы найти убийцу, – или разобрать ее по кирпичу, сколько бы ни понадобилось времени и сил.