Роль любимой женщины

— Понимаешь, — ответила Алена. — Я, конечно, с этим не справляюсь, даже если речь о простом переутомлении. Но я уже думала, как общаются с психотерапевтами. Им надо все рассказать: когда, из-за чего, что именно мучает и т. д. Ты представляешь, как я смогу объяснить все, что с нами произошло и происходит, рассказать это чужому человеку? Так, чтобы он понял, поставил диагноз и сумел помочь? «Доктор, я должна вспомнить, кто ненавидел меня и моего мужа настолько, что захотел его убить…» Так, что ли?

— Да… Сложно представить врача, который бы в этом разобрался… Может, нам посоветоваться с Сережей? У следствия, наверное, бывают подобные проблемы.

— Посоветуйся, — неуверенно согласилась Алена. — Я уже хотела попросить у Максима отпуск. Отвлечься, отоспаться. Но потом поняла, что это не выход. Будет только хуже. Я ведь пробовала принимать и антидепрессанты, и снотворное… Но я боюсь засыпать! Я не отвлекаюсь. Дело именно в этом. Не держать же мне себя под наркозом. А у психотерапевтов тоже ничего, кроме пилюль, нет.

Сергей не думал ни минуты.

— Масленников, — уверенно сказал он. — Тут в принципе не может быть вариантов. Я, конечно, не профессор медицины и не гений, в отличие от него, но и мне понятно, что в Алениных кошмарах может быть разгадка, ответ на какой-то вопрос. Ее мучает то, что она сама себе мешает вспомнить. Значит, что-то есть…

Глава 2 Система Масленникова

Александр Васильевич приехал к Алене домой, когда Алексей был на работе. Они пили кофе, разговаривали обо всем, что не являлось проблемой, приближались друг к другу для того, чтобы вместе эту проблему рассмотреть.

Алена, глядя на гостя, думала, что этот человек меньше всего похож на врача. И совсем не похож на психотерапевта, разговорчивого, все знающего о других, успокаивающего или пугающего пациента как окончательного психа. Перед ней сидел суровый и сосредоточенный ученый, воин, мученик, опаленный чужими бедами и скованный льдом огромного количества смертей. Все это объединялось его профессией: эксперт. Его пациенты уже ничего не скроют: он видит их, как невозможно увидеть живого человека. Он — первый, кто принимает посмертные тайны. Он — их хранитель, может быть, даже мститель. Но способен ли такой человек понять живую женщину, которая сама перестала себя понимать?..

«Какая женщина, — грустно думал Александр Васильевич. — Какая дивная, прелестная, нежная и доверчивая женщина. Она создана ровно такой, в каких влюбляются чудовища. Таких, как она, любит преследовать судьба. Соблазн в чистом виде, не отдающий себе отчета в том, насколько это опасно, даже не сознающий, что он — соблазн».

Масленников это понял еще тогда, когда впервые увидел ее, облитую смесью с гипсом, когда она появилась под горячими струями, как ожившая статуя.

— Алена, — улыбнулся он, — а теперь давайте займемся тем, что так любила моя деревенская бабушка. Начнем рассматривать ваши сны.

Еще пять минут назад, когда Алена смотрела на его замкнутое лицо с жесткими чертами, проницательным взглядом, ей казалось, что это невозможно — рассказать этому человеку свои сны. В них на Алену дышали агрессией и похотью. В них ловили ее наготу, которую она безуспешно пыталась прикрывать то одеждой, то ветками деревьев, травой, водой. Как объяснить такому человеку, что она, адекватная, порядочная женщина, не помнит каких-то людей, которые точно пересекали ее жизнь. Что ее наяву так не тревожило ничье отношение. Во всяком случае, она этого не помнит. Может, у нее амнезия? Но она только сказала:

— Я даже не знаю, как мне начать…

— Я знаю, — сказал Александр Васильевич.

Он попросил ее пересесть в мягкое, глубокое кресло, поставил напротив свой стул, велел закрыть глаза и сжал ее запястья сильными прохладными пальцами. Он как будто ловил ее пульс на двух руках. И тихо, мягко произнес:

— Работаем, Алена. Так говорят ваши режиссеры? Вы засыпаете. Вы одна. Вы еще слышите мой голос, но вы уже видите того или тех, кто вас ждет во сне, кто сейчас попытается вас поймать…

И Алена, как послушная актриса, исполняя волю режиссера, стала вызывать свой сон из ночи в белый день, чтобы рассмотреть его вдвоем с помощником. За закрытыми ресницами поплыли улицы, деревья и вода, она терялась в безликой толпе, по-детски надеялась, что ее не видно за чужими спинами, но…

— Ох, — застонала она и открыла глаза. — Вот он. Один из них. Он меня нашел в толпе. Схватил за руку. Он спросил: «Ты где?» Голос глухой, как бывает, когда его специально глушат, чтобы не узнали.

— Вы в первый раз его видите во сне?

— Нет. Он появляется часто… Его легко отличить от других. Их всего трое, тех, от кого я убегаю.

— Отлично, — спокойно произнес Александр Васильевич. — Держите этот образ перед внутренним взглядом. Не отпускайте. Старайтесь рассмотреть не в целом, а какую-то характерную деталь, что-то, что отличает этого человека.

Алена замерла и напряженно, почти не дыша, просидела минут десять. Потом выдохнула.

— Синий луч. Его отличает и пугает меня синий луч.

— Дальше.