Роль любимой женщины

— Нет. Просто хочу тебе напомнить о нашем разговоре. Нужно съездить к Алексею. Так рано, потому что он может уехать по делам. Ты знаешь его адрес?

— Да. Что я ему скажу?

— Тебе виднее, что сказать бывшему мужу. А спросить нужно следующее. Какие у него планы в связи с тем ребенком, которого он отвез в Америку? Нас интересует, насколько он воинственно настроен. Объясню тебе одну вещь. Травмы девочки связаны с ожогами. С тяжелыми ожогами крутым кипятком. Это был несчастный случай. Дети… Она влетела на кухню, опрокинула на себя чан. На суде это было использовано против фонда, монастыря и приюта. Приют закрыли, как ты знаешь. Но травля не прекращалась. И мне удалось изъять эту часть дела. Скрыть от любопытных глаз. Понимаешь, что случилось, то случилось. Это одна девочка, а пострадало много детей. И пострадает еще больше, если Кате не дадут возродить приют. И это не единственная опасность. Много врагов у добра и благотворительности. И, похоже, одним из таких врагов стал твой муж. Когда я тебе советовал начать дело о лишении родительских прав, то очень надеялся на человеческое благоразумие. Я привык иметь дело с людьми, способными понять, что есть Божья кара. Такие люди подчиняются обстоятельствам и принимают условия. Твой муж оказался другим человеком. Он, как бык, попер напролом. Повел себя самым нечестным образом. Чтобы отомстить тебе, он пошел войной против нашего общего дела.

— Я должна его как-то остановить? Не представляю как. У него на меня такая реакция, что может быть только хуже.

— Могло быть хуже. Но многое изменилось. Его ситуация. Похитили его любовницу. Женщину, ради которой он пожертвовал практически всем.

— Какая связь?

— Связь есть. Все та же. Божья кара. Но мне хотелось бы, чтобы ты посеяла в нем одну догадку, даже тень догадки. О том, что что-то зависит и от его поведения. От его скромности, скажем так. Он своим поступком мог разгневать серьезных людей. Как он может усугубить ситуацию — пусть думает сам. Как исправить ее — это уже совсем легко понять.

— Дмитрий, ты предлагаешь мне произнести угрозу? Угрозу жизни Алены?

— Я поручаю тебе лишь посеять мысль. Она на поверхности. Тебе скажу: нет, я не имею отношения к этому преступлению. И я не знаю, есть ли такая связь. Он просто должен допустить, что она есть. Не вижу большой проблемы в том, чтобы это произнести с позиции близкого и сочувствующего человека.

— Близкого… Мы враги, и между нами война. Но я поеду. Если смогу встать. Мне нездоровится.

— Поля. — Голос Дмитрия стал приглушеннее, но с таким обволакивающим тембром, что он раздался сразу во всем теле Полины. — Ты, конечно, думаешь, что между нами что-то изменилось из-за откровений Катерины. Изменилось твое знание, опыт. А мой опыт говорит, что это лишь обогатит наши отношения. Ты выйдешь за границы своего неведения и аскетизма. Нашей мифической изоляции. А за этими границами так много заманчивого и желанного… И я знаю, как тебя провести в волшебные поля нашей близости. И твоя боль-обида станет просто острой приправой к тому блаженству, которое ты познаешь.

— Ох, — не сдержала протяжный стон Полина.

— Не тоскуй, моя дорогая праведница. У тебя нет соперниц в моем сердце. Жду твоего звонка.

Полина была в таком смятении, когда он разъединился, что даже не заметила, как оказалась под ледяным душем, который не мог потушить вспыхнувший зной и жар. Она и мечтать не могла о таких словах. Ее тело получило приказ, на который страстно отозвалось. А ее сумеречная и недоверчивая душа заныла лишь сильнее. И сердце она сейчас почувствовала. Оно, горящее и томящееся, как будто потеряло навеки покой и приют. Свое место, где ему ничего не угрожало. Если бы у Полины был выбор, то она отказалась бы от этого в первую очередь. От нарушения своих границ, от такого вторжения в ее единственную интимную тайну, от нового обещанного опыта. Но он сказал, что поведет ее туда. И это значит лишь одно: она пойдет. И к Алексею. И в запретное, совсем уж греховное блаженство.

Но из дома она шла, не видя белого света. И ступнями ощущала не мягкую подошву теплых сапог, которые шли по асфальту. Она чувствовала высокие гвозди, острые осколки битого стекла, голый лед и адское пламя под ним.

Алексей ждал ее на площадке после звонка по домофону. Две пары таких разных глаз схлестнулись до приветствия. Взгляды были непримиримыми, подозрительными, ничего не простившими. И Полина вошла в квартиру, где ее муж предавался разврату с другой женщиной. Где он теперь убивается, потому что Алену, как вещь, украл у него кто-то другой. Такой же, наверное, похотливый, как он сам. Он посмотрел на Полину как на врага. И как же ей выполнить приказ Дмитрия?

— Чаю? Кофе? — спросил Алексей.

— Воды, — попросила Полина.

Она сняла свое длинное черное пальто, прошла в гостиную, не снимая платка. Посмотрела на огромный портрет Алены на стене. И почувствовала что-то, похожее на вдохновение. Это была ненависть. Только раньше ей казалось, что нет ничего сильнее и ярче ненависти. Теперь знает: есть. Ее любовь. Любовь, ради которой она и пришла.