Роль любимой женщины

— Мы решим с ней проблему, — властно, своим обычным тоном сказала Эльвира. — Я сумею донести до нее суть происходящего. Я — не батюшка с баснями о загробной жизни. Ей придется сотрудничать на земле с людьми, выбраться самой и отвечать за детей.

— Мама, я не знаю, как тебе сказать… Как пожелать мужества и просвета. Скажу, как Полина. С Богом. Я рядом.

— Спасибо. Дай мне руку.

Эльвира взяла большую руку своего взрослого сына, нежно и трепетно погладила и прижала к губам.

— Прости. И не прикасайся ко мне. Потом. Когда-то. Когда умрет мое зло. И не бойся: я не сделаю того, о чем ты думаешь. Я сильная, ты знаешь.

В машине Алексей упрямо смотрел вперед, пробивая взглядом пелену слез. Есть у них в роду если не счастливые, то хотя бы спокойные люди? Ясно, что нет. Значит, должны быть. Дети должны быть спокойны.

* * *

Александр Кивилиди по нескольку часов занимался расчетами в ноутбуке. Он сам изобретал для себя такие нагрузки, которые заставляли работать мышцы, кости, держать вес тела на пределе нынешних возможностей, а мозгу позволяли отодвигать пик боли, при которой туманится сознание. В остальное время он это осуществлял. К нему никто из персонала не входил без стука и разрешения. Однажды сестра вошла, увидела процесс этих «тренировок» и чуть не упала в обморок. Потом сказала хирургу:

— Этот Кивилиди всю вашу работу порвет и поломает к чертовой матери.

— Надеюсь, что не справится, — ответил хирург. — Пусть пробует. Я сам наблюдаю за его тренировками. Такой проверки на прочность не знал ни я, ни один склеенный и зашитый организм. Бесплатный эксперимент нам устроил Кивилиди. И если у него получится — вот загоржусь, честно. И скажу себе и всем: я — классный хирург.

В крошечный холл перед палатой Александра уже никто из сотрудников не входил без предварительной связи по телефону. Охранник в этом холле играл с айфоном, зевал, иногда ходил к сестрам в ординаторскую, просил принести ему чаю с бутербродом. В этот день женщины не отпустили симпатичного парня, уговорили поесть у них как следует. Они принесли из дома настоящий обед и выпечку. «К нему все равно никто не войдет без разрешения», — сказали сестры. Охранник с удовольствием согласился.

Алена поднялась со своими мандаринами, тихонько вошла в холл, оглянулась по сторонам: не обнаружила ни охранника, ни персонала. Подняла руку, чтобы постучать. А потом передумала. Потянула дверь за ручку.

Она стояла, не дыша, на пороге и смотрела на эти невероятные упражнения. Александр стоял босиком, в одних плавках. Послеоперационные швы были совсем живыми, корсет чуть выше поясницы, там фиксировался имплант вместо поврежденных позвонков. Зубы крепко сжаты, глаза темные от напряжения, лоб мокрый. Алена услышала его хриплый вздох, реакцию на острый приступ боли. До кровати он дотянулся на руках и просто бросил на нее свое тело. Повернулся на спину, прикрыл глаза. Алене показалось, что он потерял сознание. Она хотела бежать за помощью, но Александр застонал, шевельнулся, а из шва на бедре хлынула алая кровь. Алена поступила на автомате. Не стала звать сестер, а сама рванулась к нему. По-детски, беспомощно, прикрыла ладонями открывшийся шов. Держала в руках пульсирующий источник его жизни. Потом посмотрела вверх и встретилась с напряженным, горячим и любовным синим лучом, опустилась бессильно на колени, спрятала лицо рядом с этой раной. В его теплом и зовущем паху. Там, где так сладко и безопасно женской любви.

— Здравствуй, моя дорогая, — сказал Александр. — Как ты прекрасна в этом кадре. Ты вся в моей крови. И это так символично. Ты и есть одна в моей крови, в моем сердце.

— Опять прогонишь? — встала Алена.

— Нет. Не смогу.

И треснул тонкий лед

Так и бывает. Неизбежность можно держать на дистанции, кажется, бесконечно долго. Эта дистанция соткана из самых жестоких мыслей, самых добрых чувств, лучших намерений. Она против разрушений и слишком резкой, катастрофической перемены. И люди стоят перед созданной ими крепостью, как на пороге сна, как на выходе из теплого убежища в ослепительно открытый, беспощадный мир. И тогда неотвратимость делает сама последний шаг. Она в мгновение рушит любую крепость, сметает сомнения, заваливает их обломками пути назад. Она оставляет лишь один путь. Верный он или нет — это уже не вопрос. Потому что исчезли варианты.

Все решилось в этой трудной любви троих в одну минуту. В больничной палате, где слились души, боль, кровь, жалость и страсть. Прощение и желание. Остались вина и нежность к тому, кого нет, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Фоном союза двоих стала роковая неизбежность. С ней оказалось не под силу бороться даже сверхчеловеку Александру Кивилиди. Что тут говорить о нежной, исстрадавшейся Алене…

Через полгода судьбы всех действующих лиц этой яркой и трагичной истории изменились до неузнаваемости.

Суд приговорил Григория Зимина как заказчика преступлений к пятнадцати годам заключения. Исполнитель убийства Валентина Кривицкого Константин Фролов получил во Франции двадцать лет.