Ролан Барт. Биография

Барт так и не смог побороть усталость, охватившую его с самого начала путешествия. Он самый старый в группе и потому, вероятно, менее гибок. Он замечает с иронией: «„Я всегда прихожу последним“. – Это потому, что вы старый, говорит мне любезный гид, выражающийся правильными фразами»[890]. У него почти каждый день мигрени[891], регулярные приступы тошноты. Кажется, что он видит одни только ограничения. Они и в самом деле тяжелы. Группу полностью контролирует агентство Luxingshe, или просто Агентство. Оно составляет им почасовое расписание и план поездок, предоставляет переводчиков и решает, с кем они могут общаться. Времени на отдых совсем не остается. С девяти утра группа обычно находится на экскурсии – в типографии, больнице, университете, музее, на верфи, – которая становится поводом для бесконечных рассказов о преимуществах реформ, начатых председателем Мао, или о злодеяниях правых уклонистов с Линь Бяо во главе. Кампания, ведущаяся одновременно против Линь Бяо и Конфуция, приводит к тому, что на любые вопросы о Древнем Китае отказываются отвечать как на реакционные. Их везут из Пекина в Шанхай, затем они садятся на поезд до Нанкина, оттуда в Лоян в провинции Хэнань. Затем едут в Сиань в Шэнси, чтобы последние дни провести в Пекине, где встречаются с Аленом Буком, корреспондентом Monde, и Кристианом Туалем, атташе по культуре. Необходимо постоянно делать записи. От внимания Барта не ускользнул несколько комичный характер поездки, чем-то напоминающий комикс «Тинтин в Советском Союзе», на что указывает ряд иронических комментариев: «Tel Quel срывает аплодисменты на заводе в Китае»[892]. Целый комплекс запретов мешает узнать страну: «Возможность Неожиданности, Происшествия, Хайку постоянно блокируется, запрещается, цензурируется, аннулируется непрерывным, навязчивым присутствием работников Агентства»[893]. Впервые, хотя это случалось с ним и раньше, в частности в США (но не в таких масштабах), путешествие не приносит освобождения от груза повседневности. Не дает тех возможностей для письма, которые могло дать зачарованное наблюдение за чужой страной. Груз готовых формул окаменевшего языка, то, что Барт называет «модулями» идеологического дискурса[894], в буквальном смысле замуровывает бытие, жизнь и взгляд, которые по возможности вырываются у него через мечты, уклончивые мысли, карандашные наброски, пробуждающееся мимолетное желание. Обычно в путешествиях Барт предпочитает случайные встречи, места, куда его приводит желание. В Китае он страдает от недостатка телесного контакта. «Ибо как можно узнать народ, если не знать о его сексе?» Именно в этом гигантском вытеснении сексуальности, которое его раздражает и которого он не может понять, Барт видит главную проблему. По возвращении он подолгу рассказывает об этом своим студентам: «Кажется, будто тело не думает, не проецирует себя, не решает – то или это; у тела нет никакой роли, никакой истерии»[895]. Впечатление скованности отчасти сглаживается идеей полной бесполезности герменевтики: тела здесь не для того, чтобы означивать, да и различий никаких нет. В отсутствие главного означающего, религиозного, и прямого означающего, Эроса, в отсутствие чего-то, за что можно было бы зацепиться, безмолвие смысла ведет к чисто феноменологическому прочтению увиденного. Поскольку интерпретация невозможна, остается только подмечать особенности поведения, мелкие ритуалы, внешние детали.