Ролан Барт. Биография

Неожиданный интерес «Заметок о путешествии в Китай» по сравнению со знаменитой статьей, которая была написана на их основе («И что Китай?»), связан с этими мелкими эскападами: с тем, как, несмотря на давление группы, пробивается индивидуальность путешественника; как, несмотря на идеи, просачивается мысль. Интересны отдельные впечатления, пробивающиеся через скуку, угадываемое порой сопротивление единообразию (в прическах, в поведении), то, что хотелось бы увидеть, но так и не удается. Барт отчаянно ищет означающие, изредка находит их, но те, что ему все-таки удается найти, например дети, вскоре оказываются малоинтересными («Казавшиеся редкими означающими, дети начали меня страшно раздражать»[896]). Моды почти нет, все однотонное, чай безвкусный. Ему запомнились только иероглифы и еда, пионы Луо-Яня, тигры в зоопарке Нанкина. Барту нравится изобилие блюд, их порядок, приправы, то, как режут мясо, блюда из рыбы. Он с удовольствием составляет список всего съеденного: «Ужин: закуски, изображающие рыбу, раскрашенную красным и голубым, очень тонко. Различные алкогольные напитки, пиво. Горячие креветки, мелко порубленные с зеленью. Сычуаньское блюдо. Мясо. Красный перец. Орешки. Очень остро! Жареная курица, побеги бамбука. Небольшие пирожки из утиной печени. [Все очень вкусно]. Рыба в панировке с кедровыми орешками»[897]. Хотя живопись в духе социалистического реализма, которую ему показывают («Дети пишут дацзыбао на кирпичной стене», «Учитель обучает письму»), пугает, Барт без ума от каллиграфии, несколько образцов которой он себе раздобыл. В Пекине он запасается кисточками, хорошей бумагой, печатями для собственной работы. Разглядывая образцы каллиграфии Мао, он задумывается о своей живописи: «В высшей степени элегантно (травянистая каллиграфия), нетерпеливая и воздушная скоропись. Размышления о „рамке“; мои картины: тоже блоки каллиграфии; не сцена вырезается, а сам блок движется»[898]. Покупки представляют собой редкие моменты, когда он испытывает радость. Сразу же после приезда он предлагает своим товарищам обзавестись френчами в стиле Мао, они заказывают их у портного и разгуливают в них, вернувшись в Париж. В своих путевых заметках Марселен Плейне хвалит «удачную инициативу Р. Б., который заставил всю группу купить себе китайские костюмы»[899]. Все остальное время Барта охватывает усталость, безразличие – «Мне нравится порой ничем не интересоваться»[900], – если не депрессия, то отвращение к стране и чувство потерянности, поражающее саму его систему и способность к самовыражению: «Все эти заметки, по-видимому, станут свидетельством провала моего письма в этой стране (в отличие от Японии). По сути, мне нечего здесь замечать, записывать, классифицировать»[901]. Плейне в своих заметках несколько раз упоминает, что Барт принципиально держится в стороне. В день экскурсии в погребальный комплекс династии Мин: «Р. Б. остался в машине»; в поезде на Нанкин «Р. Б. забился в угол и читает „Бувара и Пекюше“, Ю. К. занимается китайским, Ф. С. играет в китайские шахматы с нашим гидом»; во время дебатов об идеологии «Р. Б., который, кажется, следит за дискуссией издалека, смотрит на нас как рыба на яблоко»[902]. По облегчению, которое он испытывает после отъезда из Пекина 4 мая, можно судить о том, какой тяжелой была поездка. «Уф!» – говорит он на ухо Франсуа Валю, когда самолет выруливает на взлетную полосу[903].