Ролан Барт о Ролане Барте

Таким образом, «рассуждение» строится как цепь метафор: он берет какое-нибудь явление (коннотацию, букву Z) и обрушивает на него лавину точек зрения; вместо аргументации — развертывание образа: Мишле «пожирает» Историю — значит, он «пасется», то есть «топчется» на ней и т. д.; и вот все, что бывает с животным на пастбище, применяется и к Мишле, метафорическое применение играет роль объяснения.

Любой дискурс, где слово ведет за собой мысль, можно назвать (безоценочно) «поэтическим»: если вы любите слова настолько, что подпадаете под их власть, значит, вы уже не подвластны закону означаемого, по которому живут «пишущие». Получается дискурс в буквальном смысле онейрический (наша греза выхватывает проплывающие перед нею слова и слагает из них историю). Само мое тело (а не только идеи) может приспосабливаться к словам, в известном смысле формироваться ими: скажем, недавно обнаруживаю у себя на языке красную ссадину, похожую на экскориацию, да еще и не причиняющую боли, — а ведь это как будто похоже на рак! Но при ближайшем рассмотрении этот знак оказывается лишь легким отслоением покрывающей язык белесой пленки. Не поручусь, что весь этот обсессивный сценарий не был специально выдуман, чтобы воспользоваться редким и вкусным в силу своей точности словом экскориация.

Рецессия

Во всем этом есть опасность рецессии: человек говорит о себе самом (опасность психологизма, самоуверенности), высказываясь фрагментами (опасность афоризма, надменности). Эта книга состоит из того, чего я сам не знаю, — из бессознательного и идеологии, о которых можно говорить только голосом других. Я не могу представить на сцене (в тексте) как таковое все то символическое и идеологическое, которые проходят сквозь меня, потому что сам образую их слепую точку (мне безраздельно принадлежит мое воображаемое, моя фантазматика — отсюда и эта книга). Соответственно психоанализом и политической критикой я могу пользоваться лишь подобно Орфею — не оборачиваясь, не оглядываясь на них, не заявляя о них (или лишь чуть-чуть — оттого моя самоинтерпретация опять-таки устремляется в русло воображаемого). В названии этой книжной серии («X. о себе самом») содержится психоаналитический потенциал: я обо мне — это ведь и есть программа воображаемого! Каким образом отраженный свет зеркала отражается, отсвечивает от меня? За пределами этой зоны дифракции — на которую я единственно и могу бросить взгляд, но все же не могу исключить из нее самого говорящего о ней, — находится реальность, а также символическое. За последнее я никак не в ответе (хватит с меня и забот о своем воображаемом!): здесь дело для Другого, для переноса, а значит, для читателя. И все это проходит — здесь особенно очевидно — через фигуру Матери, расположенную рядом с Зеркалом.

Структуральный рефлекс

Как спортсмен радуется, что у него хорошие рефлексы, так и се-миологу приятно, если удается мгновенно понять, как работает та или иная парадигма. Читая фрейдовского «Моисея», он радуется, уловив элементарный переключатель смысла; радость тем больше, что в данном случае оппозиция двух религий последовательно проводится через простейшую оппозицию двух букв — Амон/Атон¹ : вся история иудаизма в этом переходе от «м» к «т». (Структуральный рефлекс заключается в том, чтобы как можно дольше отсрочивать возникновение элементарного отличия, пока не дойдешь до конца общего ствола: чтобы смысл чистым сухим щелчком возникал in extremis², чтобы его победа одерживалась в последний момент, как в хорошем триллере.)

1. Два древнеегипетских солнечных божества: архаическое политеистическое и более новое монотеистическое (XV в. до н.э.).

2. В самом конце (лат.).

Царствование и триумф

Будем различать в пандемониуме социальных дискурсов (сильных социолектов) два вида надменности, два чудовищных способа риторического господства: Царствование и Триумф. Докса не стремится к триумфальное™ — она довольствуется тем, что царствует; она всюду проникает, ко всему липнет; ее господство законно-естественное; этакая всепокрывающая оболочка, растянутая с благословения Власти; это вселенский Дискурс, род чванства, кроющийся уже в самом акте «держания» речи (о чем-то); в этом эндоксальный дискурс близок по природе к радиовещанию — после смерти Помпиду¹ в течение трех дней это так и лилось, так и разливалось. Напротив того, язык партийно-воинствующий

128